отличаются первостатейной прочностью. Нужен приличный заряд динамита, чтобы с ней покончить. Но здесь так не поступишь, могут пострадать соседние здания. Давайте пока перейдем на северо-восточную площадку. А к этому делу вернемся, когда узнаем мнение начальства».

И старинный особняк выиграл еще несколько месяцев отсрочки.

Среди обломков окрестных строений он выглядел более величественно, чем когда-либо, и по тому, как замечательно оттенил простор его красоту, сразу ясно стало, что по замыслу создателей он призван был господствовать над огромным парком во французском стиле, с прямыми аллеями и симметричными клумбами.

По ночам его темная громада внушала страх, каждый старался держаться от него подальше, особенно с тех пор, как прошел слух о его непокорстве.

Тогда же после школы в нем стали собираться ребятишки из ближайших домов. До позднего вечера шум их игр звучал на лестницах, в коридорах и в дальних комнатах.

Однако уже через неделю они заметно притихли, в иные дни не шумели совсем, и родным теперь часто случалось хвалить их за примерное поведение дома.

И ведь никто не заметил, что малыши стали более задумчивыми и рассеянными, а во время ужина, когда они нехотя глотали суп, в их глазах вспыхивал иногда необычный блеск.

Один из них, который имел обыкновение разговаривать вслух во сне, несколько ночей кряду повторял одни и те же слова. «Хотелось бы мне знать, что у него на уме, — говорила его мать, — он все время твердит что-то о клятвах да секретах».

Тем временем назначили эксперта, которому поручено было основательно изучить материалы о способах строительства, которыми пользовались в XVII веке, составить подробную опись всех внутренних и наружных частей здания, упорно не желавшего погибнуть. Это был работяга, чуждый страстям и лишенный воображения. Сначала он, как таракан, обежал во всех направлениях тысячи квадратных метров, пересчитал окна, измерил балки, взял кое-где на пробу соскобы штукатурки, раскрыл секреты потайных дверей, бисерным почерком исписал несколько пронумерованных блокнотов, потом наконец добрался до самого верхнего этажа.

Было, по-видимому, около пяти часов, начинало темнеть, и эксперт готовился уже зажечь электрический фонарик, когда у себя над головой услышал шум. «Какой-то зверек», — подумал он, нимало не испугавшись, но, поскольку этот шум все же скорее напоминал человеческий голос, он прислушался внимательнее и сообразил, что разговор доносится со стороны чердака.

Голос казался странным — невозможно было определить, принадлежит он мужчине или женщине, молодому человеку или пожилому. Приглушенный расстоянием, он звучал совсем неразборчиво и настолько лишен был всякой выразительности, что его невнятное звучание наводило на мысли о языке потустороннего мира, если допустить, будто такой мир существует. По интонации можно было догадаться, что это либо произносят речь, либо рассказывают какую-то историю.

Эксперт стал не спеша подниматься по высокой винтовой лестнице. Когда он готовился одолеть последние ступеньки, на лестничной площадке, в проеме узкой двери, возникла процессия из пяти-шести ребят. Как в ночном карнавале. Каждый держал зажженную свечу, пламя которой выхватывало из темноты нос, затейливо искажало детское лицо. Они были словно погружены в сон, но держались прямо, шествовали в молчании и беспричинно улыбались.

Когда они, Как слепые, спустились вниз, эксперт зашел в комнату, из которой они появились.

Там, спиной к нему, стоял мальчик лет пятнадцати, с массивными, как у взрослого, бедрами, обтянутыми короткими штанами. Он тоже сжимал в руке свечу.

— Клянусь! — проговорил он торжественным, срывающимся голосом, и когда повернулся, чтобы выйти, то эксперт скользнул взглядом по его мертвенно бледному лицу, красиво оттененному шелковистыми усиками.

— С кем ты разговаривал? — изумленно спросил он.

Но подросток, словно не заметив пришельца, умчался прочь с грацией и быстротой испуганной кошки.

Этот уголок дома был настолько особенным, непохожим на другие, что даже такому бездушному служаке, как эксперт, стало здесь не по себе. Потускневшая золотая парча, которой отделаны были стены, обвисла широкими рваными лоскутами, скрепленными кое-где английскими булавками. Три кресла, обитых атласом, который, вероятнее всего, прежде был розовым, а теперь протерся, изодрался и лоснился от грязи, растеряли почти все пружины, а те, что уцелели, оказались небрежно привязанными к подлокотникам выцветшими лентами. В углу, под заколоченным круглым оконцем, небольшой туалетный стол с высокой створкой открывал взгляду потемневшее зеркало, где, словно звезды, мерцали несколько серебристых блесток. Любой другой, окажись он на месте ледышки-эксперта, заметил бы, как мелькнула в нем посторонняя, чужая тень. Правда, совсем крохотная тень…

При взгляде на упрятанный в стене кукольный альков с ветхими занавесками, со старыми сбитыми простынями, где отпечатался посреди перины след тела, невозможно было сдержать дрожь. Ибо всякому ясно, что не могла бы так примять постель фарфоровая или тряпичная кукла и не могли бы исходить от нее, как от человека, запах и тепло.

Прошло время. Эксперт долго готовил отчет, потом передал его в контору, выбранную для детального ознакомления с ним. Медленно тянулись недели, пока наконец группа лучших инженеров не осуществила разработку новейшего устройства, которое позволит, при помощи простого рычага, обратить в пыль старинное жилище. Оставалось лишь построить этот аппарат.

Случилось так, что в это самое время ребенок, разговаривавший во сне, один из тех, кто принадлежал к завсегдатаям особняка XVII века, серьезно заболел. В бреду он беспрестанно поминал незнакомку, которая его убьет, если он выдаст ее тайну. Встревоженные родители приступили с расспросами к товарищам сына, но им ничего не удалось выведать.

Мальчики делали удивленные глаза и всеми святыми клялись, что понятия не имеют, о чем говорит больной.

Но однажды подросток из их ватаги, внезапно повзрослевший, которого дядюшка — секретарь министерства — устроил в свое учреждение посыльным, явился к отцу мальчика, говорившего во сне, и сказал ему такие слова. «Говоря по правде, — тоном превосходства молвил он, — есть в особняке, где собираются ребятишки из соседних домов, нечто или некто, кому лучше бы оттуда убраться». По виду и по голосу он уже был точной копией старших членов семьи — высокопоставленных чиновников, на которых стремился походить. Он подбривал усы, которые утратили шелковистость и сделались жесткими, как конский хвост, прилизывал волосы, на голове носил мягкую шляпу, а в руке — тросточку. Хоть он еще совсем недавно вышел из детского возраста, никто про это больше не вспоминал, — так много уже в нем было черт того, кем он желал бы стать.

Узнав обо всем, несколько отцов семейств собрались как-то после работы в старом доме. Решено было спрятаться и проследить за детьми. Был среди них и один старый врач, человек умный, добросердечный, любознательный и способный тонко чувствовать, которого приключение увлекло