Бегство от огня. Вечное бегство. Сколько еще получится убегать?

Два часа от кратера до плато он протянул исключительно за счет «Мурены». Ее сил хватало на то, чтобы поддерживать своего пилота. Пламя гудело где-то далеко и не могло приблизиться. Пока.

Убить бы кого-нибудь. Забрать жизнь. Спасти себя. Это самый простой выход сейчас — убийство. Но ведь не хватит сил остановиться. Стоит начать, и одним трупом дело не ограничится. Придется забирать минимум три жизни, одну — чтобы спастись, и две — про запас. А это нерационально. Бессмысленно спасать четыре жизни, чтобы забрать потом три. Или больше? Возможно, что больше, если не получится убить незаметно, если остальные попытаются остановить.

Самый простой выход не всегда самый правильный.

'Сейчас нужно добраться до дома. До того места, которое стало домом здесь. Там будет легче. Забраться в берлогу, залечь, спрятаться. От всех. Один на один с пламенем, и стены вокруг, не способные защитить, но дающие поддержку. Крохотную. Однако это лучше, чем ничего.

Если приходится выбирать между смертью и победой, нужно побеждать, не выбирая. Может, получится? Должно получиться. Нельзя же, в самом деле, взять и подохнуть из-за собственной глупости.

Сколько времени осталось? Два, от силы три дня, сказал Гот. Столько было у Костыля. У остальных — если и больше, то ненамного. Что ж, возьмем пять суток для верности. За этот срок все решится так или иначе.

Легко и четко, как всегда, машина опустилась перед ангаром.

Расстегивая ремни, Зверь увидел Гота. Тот быстро шагал через летное поле. Липа его еще не было видно, но нетрудно представить себе холодную маску снаружи и легкое раздражение: «ну, что на сей раз?» под маской.

Лучше, однако, так, чем-то, к чему Зверь готовился. Он полагал, что командир дождется, пока к нему явятся с докладом.

Техники уже ждали, стояли поодаль, поглядывали на машину. Но сержант не спешил выходить. Пока он остается в кресле, пока «Мурена» защищает его, огонь не сможет… Ничего не сможет. Правда, «Мурена», хоть и железная, все же не всесильна.

Зверь открыл дверь. Стянул с головы шлем. Вдохнул запах нагретого солнцем камня.

— В чем дело? — поинтересовался, подойдя, Гот. Зверь спрыгнул на землю.

Примерил улыбку. Получилось. Хотя впору было зубами клацать от страха. Своего и «Мурены».

— Боюсь, какое-то время я буду недееспособен. — Мотнул головой, предупреждая все, что хотел сказать майор. — Это не заразно. Это не лечится лекарствами. Это опасно, так что, — Зверь кивнул в кабину: в кресле второго пилота лежали нож и винтовка, — считай, я сдал оружие. До лучших времен.

— Ты можешь объяснить, что происходит? — ледяным тоном поинтересовался Гот. — Пендель доложил, что ты отключился на два с лишним часа. После чего отказался от пилота и полетел сюда сам. Ты хотел угробить и себя, и машину?

— Она меня сейчас держит, — Зверь вздохнул, — но надолго ее не хватит. Майор, ты сам или кто-нибудь… нужно дойти до моего жилого отсека и закрыть дверь снаружи.

Не дожидаясь ответа, он отправился к жилому корпусу.

После секундной заминки Гот двинулся следом.

— Не позволяй никому входить ко мне в течение пяти суток, — заговорил Зверь на ходу, — и сам не вздумай. Даже если я буду просить. Я могу быть очень убедительным, ты знаешь, ну так не забывай, что вся моя убедительность — чистой воды вранье и работа на публику. Через пять дней я либо сдохну, либо выздоровею, либо буду уже не в том состоянии, чтобы кого-то убить. Третье маловероятно, но кто его знает?

— Что значит «кого-то убить»?

— Я уже говорил тебе, — напомнил Зверь, — что убью любого, если это будет необходимо для моего выживания.

— Что, вопрос встал именно так?

— Именно так.

— Потому что ты вылечил тех четверых?

— Тебя это не касается.

Грубо и зло. Не лезь не в свое дело, майор. Твое место там, куда тебя пускают. На большее не претендуй. Полутемный узкий коридор безразлично вытаращился ровным рядом закрытых дверей.

— Я думаю, что касается, — хмыкнул Гот. — Во-первых, командуешь здесь не ты; во-вторых, даже к рекомендациям я прислушиваюсь исключительно к понятным. По боевому расписанию каждый боец обязан хранить личное оружие в своем жилом отсеке. По уставу я не имею права запирать тебя где бы то ни было, кроме как на гауптвахте. И даже для этого нужны веские причины, а уж никак не твое пожелание. Соизволь объяснить свои требования, или я не стану их выполнять.

Зверь рывком откатил в сторону дверь. Вошел в узкую комнату и сел на койку в нарушение всех правил субординации:

— Времени мало, майор. Ладно, что тебя интересует?

— Что произошло?

— Я просчитался. Переоценил свои силы. По моим расчетам, меня должно было хватить на четверых и еще бы осталось. Что-то не сошлось.

— Чтобы выжить, тебе нужна чужая жизнь?

— Боюсь, не одна. Слушай, — Зверь устало прикрыл глаза, — я не собираюсь высасывать «Мурену» досуха. Сейчас я от нее отключусь, и что будет потом, не знаю. Хочешь пристрелить меня ради собственного спокойствия — давай. Не хочешь, уходи. И запри дверь.

Гот кивнул, шагнул к дверям, на пороге остановился:

— Если тебе нужно убить, чтобы выжить, зачем ты меня об этом предупреждаешь?

— Вот дурной-то, — пробормотал Зверь, не открывая глаз, — четверо лучше, чем один. Стоило мне пластаться, твоих орлов с того света вытягивая, чтобы потом стольких же угробить? Да, кстати, если я выйду раньше, чем ты сам двери откроешь… Стрелять надо на поражение. Лучше в голову. То, что останется, сожгите. Для верности. Все, иди.

— Яволь, — невесело хмыкнул майор.

Запирая замок, он подумал, не поставить ли в коридоре часового. На случай, если Зверь действительно выйдет раньше. Мысль была хорошая, но людей маловато. Оставалось надеяться, что сержант, кем бы он ни был, не сможет открыть замок изнутри.

… Без приговоров и предисловий не годен в пишу лишь брат по крови…

Светлана Покатилова

Был черный тоннель, и ревущее за спиной пламя, и темнота впереди. Пути не видно. Да и есть ли путь? Лишь слабое дуновение, что касается иногда лица, указывает… нет, не дорогу. Этот умирающий ветер говорит, что есть еще куда бежать. А вой наступающего огня хохочет: беги!! Тебе есть от чего убегать.

Так было, когда уходило сознание. Вместо разума включались инстинкты, и самый главный, основной, брал контроль над телом.

Выжить.

Любой ценой.

Если любой, значит, нужно убивать. Чутье обострялось невероятно. Зверь слышал людей, слышал, как кровь бежит по их жилам, слышал… он слышал жизнь. Чужую. Чужие жизни нужно забирать себе.