Он налил себе еще воды. Патрисия хватала ртом воздух, пытаясь оценить ситуацию:

— Но это же… это же смешно.

— Смешно, конечно, но отнюдь не глупо. Ваша дочь — умная девочка, Патрисия. Она хотела привлечь к себе внимание. Не обязательно для этого подвергать свою жизнь опасности. Я знаю случаи, когда выпивали жидкость для мытья кафеля или для прочистки труб: вот там все кончилось хуже. Неопытность не всегда означает, что человек не добьется своего. А вот Альбана, надо отдать ей должное, идеально исполнила неудачную попытку самоубийства.

— И кого она таким образом зовет на помощь?

— Мне она этого не сказала.

— Меня?

— Она упомянула о проблемах в личной жизни.

— Ах вот оно что! Значит, неудача в любви…

Непонятно почему щеки Патрисии запылали, как от жара. Сердце забилось быстрее. Доктор Жемайель продолжал:

— Если только за этой неудачей в любви не скрывается чего-то другого. Альбане нужно с кем-то поговорить об этом. Что вы думаете о ее нынешнем друге? А о предыдущем?

Патрисия потерла лоб, раздраженная тем, что у нее ничего не держится в голове:

— Э-э-э… даже не знаю… У Альбаны каждые два месяца новый друг. Честно говоря, я не очень-то к ним присматривалась.

— Ах вот как. Может быть, проблема как раз в этом.

И тут Патрисия в панике осознала, что она совсем забросила Альбану. Ну да, вот уже несколько недель она полностью поглощена Ипполитом и впала в чудовищный эгоизм: все ее общение с дочерью сводилось к тому, чтобы убедиться, что ее нет дома, когда сама она ждет возлюбленного, а когда дочь упоминала о своем друге, она видела в этом просто отзвук своих отношений с Ипполитом.

— Ох, господи ты боже…

В ней росло чувство вины. Ее дочь пыталась покончить с собой, а она даже ни о чем не подозревала. И она зарыдала.

Доктор Жемайель подошел к ней:

— Ну же, Патрисия, не передергивайте! Я же не говорил, что это ваша вина…

Патрисию охватила безнадежность. Вот она и получила ответ на свой недавний вопрос: пока она пыталась справиться со своим счастьем, ее дочь была несчастна. Может, она должна теперь отказаться от Ипполита?

На следующий день она вновь стала чуткой, внимательной матерью и суетилась вокруг дочки. Альбана снисходительно позволяла себя лечить, и это был хороший признак. Однако Патрисия почуяла, что дочь от нее чего-то ждет.

— Чем тебе помочь, милая?

— Ничем.

— Да нет. Я же чувствую, что тебе чего-то не хватает.

Дочь уставилась на нее, удивленная такой проницательностью.

— Я могу тебе в этом помочь?

Альбана задумалась, чтобы ответить на этот вопрос честно, а потом заключила:

— Да, можешь.

— А как?

— Расскажи Квентину, что я сделала.

Воцарилась тишина. Патрисия поцеловала дочку в лоб и прошептала:

— Это было из-за него?

Альбана опустила голову в знак согласия.

Патрисия вздохнула. Может, ей не обязательно отказываться от Ипполита?

— Ты любишь этого мальчика?

— Да.

— А ты знаешь почему?

— Нет.

— Если мы знаем, почему кого-нибудь любим, то, значит, мы не любим.

Альбана нахмурилась, увидев, что мать пытается давать ей советы в этой области.

— Милая, раз мы с тобой все равно сидим вдвоем, я воспользуюсь случаем и расскажу тебе, что происходит в моей жизни.

— А в ней что-то происходит?

— Очень даже.

И Патрисия рассказала дочери о своей встрече с Ипполитом. Она не стала вдаваться в детали, но и не скрыла, что они стали любовниками и не могут обходиться друг без друга. Альбана была так удивлена, что даже забыла похихикать; на месте матери, от которой она давно не ждала никаких сюрпризов, обнаружилась незнакомка, шаловливая, живая, чувственная. Альбана не отдавала себе в этом отчета, но такое превращение вселило в нее надежду. Если Патрисия, которой уже стукнуло сорок, при таком невнимательном отношении к себе, вызывала у кого-то восхищение, то и ей можно было пока подождать с мыслями о самоубийстве.

В результате Альбане даже понравилось материно приключение. Она не осуждала, что та выбрала в качестве объекта городского садовника, — наоборот, то, что мать сумела привлечь такого красавца, на которого засматривались все женщины, было особой доблестью в ее глазах. Захваченная своим рассказом и вниманием дочери, Патрисия все больше распалялась и уже не скрывала восторга, который вызывал у нее этот мужчина. Сначала Альбана представляла себе Ипполита как еще одного Квентина. Но потом, когда Патрисия рассказывала о его поведении и реакциях взрослого мужчины, уравновешенного и в то же время страстного, Альбане пришлось признаться себе, что их подростковая любовь была куда более сложным мероприятием: ни она, ни Квентин не умели бороться со своим настроением, нетерпением и запальчивостью.

— Ты меня с ним познакомишь?

— Я ему позвоню.

Уже на пороге Патрисия остановилась:

— Прости меня, я повела себя как эгоистка, когда рассказывала тебе о своих делах. Ты же еще до того поручила мне одно дело: ты хотела, чтобы я поговорила с Квентином.

Альбана кусала себе губы, видно было, что она колеблется, а потом девочка с улыбкой объявила:

— Не надо. Вообще-то не надо.

Патрисия поняла эту улыбку как признак излечения. Неужели ее дочь перестала надеяться, а значит, и страдать?

Два дня спустя Ипполит позвонил к ним в дверь — он пришел знакомиться.

Патрисия в очередной раз велела Альбане выйти из комнаты — за последний час она попросила об этом дочь раз шесть — и открыла Ипполиту. Для нее эта встреча означала легализацию их отношений: в этом возрасте жениха знакомят прежде всего со своими детьми, а уж потом с родителями, и она таким образом показывала Ипполиту, что относится к нему серьезно.

Садовник, верный своему обыкновению, принес ей чудесные цветы: на этот раз это были белые орхидеи с багровыми серединками. Он не поленился сбегать за ними в магазинчик Ксавьеры.

Патрисия обняла его и оробела, услышав за спиной шаги дочери.

Появилась Альбана, в мини-юбке, на высоченных каблуках, в полупрозрачной блузочке, демонстрирующей ее стройное юное тело с изящной грудкой. Когда она подошла ближе, обнаружился еще и яркий макияж: глаза были подведены карандашом, губы сильно накрашены. Ее золотистая кожа была усыпана блестками, привлекавшими внимание к щекам и шее, а кроме того, к бедрам и груди.

Патрисия никогда не видела дочь в таком наряде — настоящая женщина-вамп.