— Почему скрыли от Ставки?

— Потому что официально ничего не известно даже мне. Голубев должен был выполнить приказ, пока я летел в самолёте.

— Хатите сказать, не могли получить какого-нибудь сигнала по радио?

— Решили не рисковать. Операция готовилась в глубочайшей тайне. Даже штаб фронта ничего не знает. Климовских может, конечно, догадываться…

Сталин встаёт, подходит к карте, задумчиво рассматривает, окутываясь клубами дыма.

— Ви надеетесь взять Кенигсберг?

— Нет. Вряд ли немцы будут хлопать ушами двое-трое суток, пока до них добирается кавдивизия. Силами одной дивизии город можно взять только при наличии абсолютной неожиданности. И то, не гарантированно.

— И зачем тогда ви это делаете?

— Отвлекающий манёвр. Кавалеристы будут идти до тех пор, пока не встретят организованную оборону. После этого свернут на восток и пройдутся рейдом по немецким тылам.

Сталин ещё побродил вокруг карты, пристально разглядывая её со всех сторон.

— Удивили вы меня, товарищ Павлов, — акцент снова пропадает чудесным образом. Интересно, он сам сознаёт эти тонкости?

— Приятное удивление — замечательная вещь? Правда ведь, Иосиф Виссарионович? — Не подмигиваю, но готовность к такой мимике на моём лице просматривается.

Сталин не смеётся, радостно и заливисто, но широко улыбается. Новость действительно прекрасная. И будет что сказать на днях Совинформбюро. Будет чем порадовать вдохновить весь советский народ. Это вам не выход в финал европейского чемпионата по футболу. Это круче, намного круче.

— У меня к вам просьба, товарищ Павлов, — вождь озабоченно вздыхает и уходит в длинную паузу. Терпеливо жду.

— Хачу направить вам своего сына Василия, — акцент возвращается, Сталин опять вздыхает.

— Боюсь за него. Испортят парня. И в бой так и рвётся.

— Настоящий советский парень, — пожимаю плечами, — за своим Борькой тоже едва уследил. Как отец отцу скажу: страшно рад, что он ранен, но не опасно для жизни. И не искалечен, хотя прихрамывать какое-то время будет.

— Отпустил его на передовую? — Сталин протыкает меня испытующим взглядом.

— Отпустил. Но исподволь прикрепил к нему в напарники опытного бойца. С негласным приказом приглядеть.

— И как?

— Насколько понимаю, разок точно ему жизнь спас. И раненого вытащил из-под огня.

— Наградил?

— А как же! Накинул звание, представил к медали. Орден не положен, Борька всё-таки не командир, всего лишь сержант ополчения.

— Виходит, опыт у вас есть в таких делах, товарищ Павлов, — резюмирует Сталин. И теперь ястарательно прячу вздох. Оно мне надо, столько геморроя с детьми вождей?

И только теперь понимаю, зачем Сталин выдернул меня в Москву. Роюсь в памяти Арсеньевича. Василия действительно испортили, но вроде позже. С катушек он начал слетать, когда генералом стал…

— Говорят, он неплохой лётчик. Служит в управлении ВВС лётчиком-инспектором. Пока лейтенант…

Угу, натурально не всё потеряно. Надеюсь, не было времени у Василия загнить изнутри подобно многим из золотой молодёжи.

— Пусть дадут ему звание старшего лейтенанта и присылают в штаб фронта. Мы разберёмся, куда его пристроить, чтобы ему интересно было и не сильно опасно. Он же истребитель? Это хорошо, как раз у истребителей меньше всего потерь.

— А у кого больше всего?

— Устаревшие бомбардировщики пачками сбивают. И штурмовикам сильно достаётся.

— Товарищ Сталин, — паузу трачу на собирание по всем закоулкам души крупиц решимости, — попрошу делегировать мне свои отцовские полномочия.

Тон у меня не очень уверенный.

— Не совсем понимаю вас, товарищ Павлов.

— Прошу права воспитывать вашего сына всеми возможными методами.

Глаза Сталина пониманием не наполняются.

— Короче говоря, если что, могу дать Василию затрещину. Вы должны знать об этом, — завершаю дерзкую просьбу уже уверенно.

— Договорились! — Сталин хлопает рукой по столу, закрепляя результат. В глазах непонятное облегчение. Он что, так на меня надеется?

Время — два часа до разговора со Сталиным.

Место — Белостокский выступ и дальше.

Генерал Павлов.

Задолго готовился этот удар. Ещё до войны. Потому и накачивалась 10-ая армия техникой, боеприпасами, ГСМ и всем прочим. С начала войны, несмотря на все потери, личный состав увеличился на четверть. Почти все части и соединения имеют боевой опыт.

Не сильно надеюсь, что немцы проглядели абсолютно всё. Но когда отводил дивизии оттуда, давал им возможность заметить передислокацию. Когда возвращал на место, скрытность обеспечивалась всеми силами. Активность в зоне ответственности 10-ой и 3-ей армий жёстко сведена к минимуму. Только ответный огонь на подавление посмевших. Стрельба по замеченным целям без фанатизма тоже разрешалась. Почти три месяца немцев приучали к спокойствию…

Накануне получил доклад. У Кольно, — это в районе Осовецкого УРа, верхнее основание вершинки, упирающиеся прямо в Остроленки, приграничный польский городок, — разведчики нащупали самую слабую точку. И клялись в том, что легко вскроют немецкие позиции в этом месте.

В этом, так в этом. Спустил Голубеву указания. Нам вообще-то Лик нужен, довольно серьёзный транспортный узел. Вряд ли мы там возьмём серьёзные трофеи, значение его для немцев не велико. Вот если бы они разгромили мой фронт, тогда да, через Лик потёк бы изрядный поток. Зато для нас Лик имеет почти ключевое значение, как лимфатический узел для внедряющихся в организм вирусов. Взятие Растенбурга тоже желательно, или хотя бы нейтрализация его бомбёжками и артобстрелами.

Ещё надо оседлать дорогу от Трейбурга до Сувалок в районе границы между Восточной Пруссии и Польши. Кстати, Кольно тоже на воображаемой линии на нашу территорию — продолжения границы между Пруссией и оккупированной Польшей. Так что наносим удар по анклаву коренной Германии, как-то так.

Кольно нам неудобно. Там болота, бронетехнике проходить затруднительно, поэтому вчера через проделанное «окно» там вошла одна из диверсионных рот 6-ого кавкорпуса. Одна из тех, кто уже покуражился в Литве.

События, отражаемые в докладах.

В районе Граево примерно за километр от железки влево и вправо раздаются сдавленные хрипы уничтожаемых немецких постов. Разведчики строго исполняют приказ не шуметь. И две группы потихоньку стягиваются к дороге.

Операция, во многих местах сразу, началась одновременно и днём. Ночью лучше слышно, ночью традиционно ждёшь неожиданного нападения. Днём посты более расслаблены, хоть и меньше хочется спать. Но нет такого страха, который мешает безмятежному сну ночью. Поэтому всё началось после обеда у фрицев, когда сытный обед располагает к беспечному покою.

Аккуратно берётся под контроль железная дорога через границу. Говорливые языки подробно рассказывают, где заложены мины. Сапёры принимаются за работу.

Через полтора часа кое-где раздаются выстрелы, одиночные и пулемётные. Днём это обычный шум, особо командование внимания не обращает. Шквального-то огня, который может свидетельствовать о попытке серьёзной атаки, нет.

Генерал Павлов.

Награжу всех, кто бесшумно обеспечил переход через границу и почти бескровное взятие немецких позиций на обширном участке.

Уже позже, внимательно изучая доклады, поражался беспечности немцев. Разве так можно? Война ведь идёт, и разве мой