Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мамочка скоро придет, — цепляя рюкзак на плечи, сказала Сабина нараспев издевательским тоном. — Мамочка оставит тебя одного совсем-совсем ненадолго, это я тебе обещаю. Совсем на короткое время. Только чтобы принести кое-что для моего маленького сокровища.
Ее лицо появилось просто над лицом Давида. Она ухмылялась. Ее дыхание отдавало луком. И снова Давида затошнило, но, слава Богу, она не собиралась опять заталкивать ему в рот этот противный кляп.
— Мое маленькое сокровище, — сказала она, и в этот раз ее голос звучал почти нежно. — Приятного отдыха!
Свет погас. Дверь с глухим стуком закрылась на защелку.
Пятница, 25.07, 11 часов
Поскольку служебная машина Моны стояла в гараже децерната 11, полицейский из охранного отделения предложил подвезти ее в город. Как только Мона заняла место рядом с водителем, она сразу же уснула, прислонив голову к закрытому окну, не обращая внимания на яркое солнце, обещавшее жаркий день. Без пятнадцати двенадцать она проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо. Она вздрогнула и увидела склоненное над собой встревоженное лицо водителя.
— Вам плохо? — озабоченно спросил он.
Машина уже находилась на стоянке перед зданием децерната, во втором ряду. Мона была заспанной, пропотевшей, и ей казалось, что от нее плохо пахнет. Нет, ей было нехорошо, совсем нехорошо. Во рту чувствовался отвратительный вкус выкуренных сигарет. А когда она в последний раз меняла одежду? Она уже и не помнила.
— Спасибо, все в порядке, — ответила Мона, поспешно открывая дверцу автомобиля.
Шум машин и бензиновая вонь явно не улучшили состояние, но она вышла из машины, потянулась и пожала руку полицейскому, который из вежливости тоже вышел из авто. Когда он снова сел в машину, она помахала ему рукой и через стеклянную дверь вошла в уродливое здание, построенное еще в шестидесятые годы, в котором уже много лет размещался их децернат, несмотря на обещание городских властей построить для этого и для других децернатов новое, современное здание. Она нажала на кнопку вызова лифта, и в лифтовой шахте что-то задрожало, словно начиналось землетрясение.
Все, как всегда.
И в этом было что-то успокаивающее.
Прибыл лифт, и Мона зашла в него. У нее было еще десять минут до начала совещания, и она хотела использовать их, чтобы попросить секретаршу Бергхаммера Лючию привезти ей свежие футболку и нижнее белье. Нет, нельзя. Лючия, как и остальные коллеги, не знала, что старая квартира нужна Моне только для маскировки, а на самом деле она живет у Антона. Нельзя, чтобы Лючия увидела квартиру, в которой не было ничего, кроме старой мебели. Ей нужно было как-то достать свежую одежду. Неподалеку хватало магазинов, где продавались джинсы и футболки, и за десять-двадцать евро можно было купить любую. Мона вздрогнула, когда лифт резко остановился на четвертом этаже. Она задремала стоя. Зевая, она оттолкнулась от стенки и нажала на дверь лифта. Взгляд ее усталых глаз остановился на висевшем на окрашенной зеленой краской стене коридора плакате с надписью: «Нет — власти наркотиков!», на котором в черно-белом цвете была изображена девушка меланхоличного вида. Плакат так долго висел на этом месте, что у него уже совершенно выцвели края.
«Когда не бываешь здесь долго, замечаешь, как тут все ужасно выглядит», — подумала Мона, упустив из внимания тот факт, что не далее как вчера она провела в децернате целый день, то есть длительное отсутствие исключалось. Но за последнюю ночь и это ужасное утро произошло так много всего, что ей казалось, будто прошла целая вечность. Она зашла к Лючии и дала ей задание купить футболку и белье, придумав неубедительную отговорку, что дома ужасный беспорядок и она не может никому позволить видеть это. Лючия посмотрела на нее странным взглядом, затем передернула плечами, взяла деньги и свою большую сумку и сразу же отправилась в магазин. Мона пошла к себе в кабинет, чтобы найти хотя бы свежий носовой платок. Нашла один, почти чистый, и умылась над умывальником, используя найденный обмылок. Вода, на счастье, была ледяной, несмотря на жару. Она подставила лицо под струю воды и держала его так, пока более-менее взбодрилась. Затем позвонила Антону.
— Ты когда появишься домой? — это был его первый вопрос.
— Не знаю. Мы как раз в работе.
— В работе? Ты уже почти две недели в работе!
— Да. Извини. Как дела у Лукаса?
— А кто это — Лукас? Я никакого Лукаса не знаю.
— Очень смешно. Он в школе?
— Нет, я послал его в бар за пивом.
— Антон, ну не злись. Я должна довести дело до конца.
— Ты вообще дома не бываешь.
— Это — моя работа. Как только у тебя будет престижная работа, я уволюсь. Тогда я всегда буду дома.
— Прекрати свои глупости.
Но она слышала, что он ухмылялся, и облегченно вздохнула Только сражений на домашнем фронте ей еще не хватало.
— Пока, — сухо сказала она и, чтобы он не успел опомниться, положила трубку.
Какую-то минуту она посидела за своим столом, запустив руки в свои мокрые волосы и прокручивая привычную карусель своих мыслей. Антон в качестве спутника жизни далек от совершенства, зато он неплохой отец. Она знала, что на него можно положиться. И она знала, что это гораздо важнее, чем многие достоинства других мужчин, имевших вполне респектабельную работу. В конце концов, самое главное — это то, что у них был общий сын.
Или… Или что?
В дверь постучали, вошла Лючия, держа в руках огромный пакет.
— Как ты быстро, — удивленно сказала Мона.
— Товары со скидкой. Тут рядом, за углом, — пояснила Лючия и поставила пакет на стол. — Я взяла три штуки, можешь выбрать себе одну. Плюс трусы и лифчик. Обошлось в пятьдесят евро шестьдесят центов. Спишем на служебные расходы. Я что-нибудь придумаю, — она подмигнула Моне и сунула ее банкноту в сто евро ей в руку.
— Супер. Спасибо.
— Никаких проблем. Может, что еще нужно?
— Нет. Как дела у Мартина?
— Не очень. Он все еще в Марбурге.
— Нетранспортабелен?
— Нет. Жена сейчас у него. Она мне недавно звонила.
— Как у нее дела? Как она, держится? — Мона видела госпожу Бергхаммер за все эти долгие годы, может, раз пять-шесть. Маленькая нервная женщина со тщательно накрученными волосами и бдительным взглядом. Она выглядела так, словно жила в постоянном ожидании несчастья.
— Не особенно, — сказала Лючия. — Она очень плакала.
— Хм. Да. Могу понять.
— По крайней мере, старший сын сейчас с ней.
— Это хорошо.
— Да, — согласилась Лючия. — Я считаю, что это хорошо. По крайней мере, она не осталась одна перед лицом того, что случилось. Совещание в двенадцать?