– Ну да.

– Вы не спали? Или он вас разбудил?

– Я спал.

– Как долго?

– Вечность. Я заснул, как только Вэл ушла в свой вагон.

– Вы не помните, никто не вставал и не проходил по вагону перед тем, как появился проводник?

– А что, Курт Бродхед выходил на площадку? Да, мне кажется, я припоминаю… То есть я не хочу сказать… Вы же не думаете…

– Я ничего не думаю, мистер Ливерсидж, – перебил Аллейн. – Кто-нибудь еще?

– Кажется, нет.

– Спасибо. Теперь о нефритовом тики. Мы пытаемся найти эту вещь. Мисс Дэйкрес ее потеряла.

– Вещица ценная?

– Думаю, да.

– Ну, вы-то должны знать!

– Довольно ценная. Вы держали ее в руках?

– Разумеется. – Ливерсидж с достоинством откинул голову. – И, само собой, я ее вернул.

– Кому?

– Э… кажется, Брэнни. Да, точно Брэнни. А тот передал ее Каролин, и она поставила ее на стол. Я отлично это помню.

– Куда именно на стол?

– В самый его конец. Это было перед тем, как все сели по местам. Странно, что я это запомнил.

– И вы не видели, чтобы кто-то взял ее со стола?

– Нет, не видел.

– У вас есть какие-то предположения, – неожиданно спросил Аллейн, – куда могли пропасть деньги мисс Гэйнс?

– У меня? Никаких! Скорее всего, их прикарманил стюард.

– Такое уже случалось раньше, – согласился Аллейн. – Она очень небрежно относится к своим деньгам.

– Небрежно! Это слишком мягко сказано. Оставить пачку десятифунтовых банкнот в открытом чемодане! Подумать только!

– Десятифунтовых банкнот? – повторил Аллейн.

– Ну да. Она так говорила.

Уэйд прочистил горло.

– Кажется, я припоминаю, – небрежно продолжал Аллейн, – как она рассказывала, что заплатила вам десяткой за карточный долг. Когда это было?

– В последний вечер на корабле. После того как закончилась игра. Это было уже в час ночи.

– Значит, деньги были еще при ней?

– Да.

– И она достала их из той пачки в чемодане?

– Наверное.

– Вы сами это видели, мистер Ливерсидж?

– Не совсем. Я проводил ее до каюты и ждал снаружи в коридоре. Она вышла и отдала мне десятку. Я не знаю, откуда она ее взяла.

– То есть вы этого не видели?

– Нет, не видел. Черт возьми, Аллейн, к чему эти вопросы?

– Обычная формальность. Спокойной ночи, мистер Ливерсидж.

– Что?

– Спокойной ночи, – весело повторил Аллейн.

Ливерсидж растерянно посмотрел на него и встал с места. Уэйд хотел что-то сказать, но осекся, поймав взгляд Аллейна.

– Всего наилучшего, – пробормотал Ливерсидж и вышел из комнаты.

– Не держите его, – попросил Аллейн, когда дверь захлопнулась, – пусть идет. Сейчас он взволнован и сбит с толку. Вы сможете допросить его после бессонной ночи. К этому времени он дозреет. А пока – пусть идет.

– Мисс Гэйнс, – терпеливо повторил Аллейн, – это очень простой вопрос. Почему вы не хотите на него ответить?

Валери Гэйнс сидела в кресле и смотрела на инспектора, как испуганный котенок. Когда их беседа только началась, она блистала актерскими талантами и, как показалось Аллейну, даже наслаждалась происходящим. Валери охотно отчиталась в своих действиях в оба ключевых для следствия момента – до и после праздника – и подробно рассказала о тики и его зловещем облике, а затем пустилась в долгие рассуждения о своеобразии своей натуры, щедро пересыпая речь словечками из театрального жаргона, дабы продемонстрировать профессионализм. Аллейну все это казалось невыносимо скучным и лишенным полезной информации, но он слушал ее с вежливым вниманием, выжидая удобного момента. И наконец он задал вопрос, который так ее обескуражил:

– О чем вы говорили с мистером Ливерсиджем, перед тем как уйти со сцены после окончания спектакля?

Ему показалось, что она смертельно побледнела под ярким макияжем. Ее большие карие глаза замигали так, словно он собирался ее ударить. Алые губки приоткрылись, все тело обмякло в кресле. Он повторил вопрос, но она даже не попыталась на него ответить, беспомощно глядя на инспектора.

– Ну, смелее, – подбодрил ее Аллейн.

Когда мисс Гэйнс наконец заговорила, ее голос изменился почти до неузнаваемости.

– Так, о всяких пустяках, – пробормотала она еле слышно.

– Можно уточнить, о каких именно?

Она нервно облизала губы:

– А Фрэнки вам не говорил? Что он сказал?

– Полицейским не задают таких вопросов, – возразил Аллейн. – Я хочу услышать вашу версию.

– Но… Мы говорили о несчастном мистере Мейере. Больше ничего.

– Больше ничего?

– Господи, я не помню. Ничего особенного.

– Вы не говорили о каких-то личных, интимных вещах, о том, что касается только вас и мистера Ливерсиджа?

– Нет. Конечно, нет. Между нами нет… ничего такого.

– Странно! – воскликнул Аллейн. – А мистер Ливерсидж сказал, что есть.

Мисс Гэйнс ударилась в слезы.

– Послушайте, – заговорил Аллейн после паузы, – я хочу дать вам один совет. Он очень важен, и, не выслушав, вы можете оказаться в трудном положении. Совет такой. Не лгите полиции, когда она расследует убийство. Никто не может повредить вам больше, чем вы сами. Слышите? Никто. Если не хотите отвечать, просто откажитесь. Только не лгите.

– Я… Я напугана.

– Значит, вы не будете отвечать на мой вопрос?

– Но тогда вы можете подумать… Вы заподозрите… всякие ужасные вещи.

– Мы просто отметим, что вы отказались…

– Нет, нет! Как вы можете такое говорить! Вы подозреваете меня! Господи, зачем я в это ввязалась… Зачем я ему сказала? Зачем вообще его встретила! Что мне теперь делать?

– Что вы ему сказали?

– Я знаю… кто это сделал.

Уэйд издал какой-то нечленораздельный звук. Касс оторвался от своих от записей и уставился на девушку с открытым ртом. Аллейн поднял брови и внимательно взглянул на мисс Гэйнс.

– Сделал что?

– Вы знаете что. Вы знали с самого начала, верно? Иначе зачем вы задавали мне все эти вопросы?

– Хотите сказать, мистер Ливерсидж виноват в произошедшем сегодня вечером?

– Сегодня вечером! – почти взвизгнула Валери. – Я этого не говорила. Вы не можете это утверждать.