Иногда он принимал другое обличье, например, представал в образе Крампуса. И, бывало, он не пытался прятать свои рога, а, напротив, гордо демонстрировал их. Его взгляд, когда он смотрел на Виктора, обжигал, как раскаленные угли. Иногда он становился похожим на медведя, а точнее на огромного человека в тяжелой шубе с плотным мехом, пахнущей сыростью леса после дождя. Голова у этого человека была медвежья.

И были дни, которых Виктор боялся больше всего. В эти дни, стоило ему отвернуться от окна, за которым простирался лес, он видел мистера Хоббса, молча и пристально наблюдающего за ним из угла комнаты. Он представал в образе Кощея Бессмертного, в образе невероятно худого серого человека с ледяными глазами и ртом, изогнутым в широкую издевательскую улыбку. За бледными губами теснились сотни зубов, похожих на тонкие иголки.

Но какое бы обличье ни принимал мистер Хоббс, он всегда говорил на слегка архаичном немецком языке, тем же низким, раскатистым голосом, что был у него раньше. Виктор дрожал от страха, вынужденный слушать рассказы мистера Хоббса о причиненных им страданиях. И всегда свои рассказы мистер Хоббс заканчивал тем, что приближается его время, что скоро он будет купаться в крови невинных.

Это были худшие дни.

Но спокойных дней, когда мистер Хоббс не приходил, было значительно больше, и Виктор частенько забывал о его визитах.

Виктора расстраивало, что его друг, Филип Староста, никогда не приходил навестить его. Почему? Ведь он, Виктор, взял на себя вину за преступления, которые на самом деле совершил Филип. Где-то там, за крепкими стенами замка, Филип жил как ни в чем не бывало. Но, впрочем, именно эта мысль успокаивала его: пусть живет. Закрадывалась и другая мысль: а правда ли, что Филип, ну или мистер Хоббс, совершил все те преступления, в которых в конце концов обвинили Виктора?

Ему разрешили читать книги и даже, около шести месяцев назад, слушать радио. Однако за три года заключения ему ни разу не позволили пообщаться с другими пациентами. Он даже начал сомневаться, что они всё еще живут в замке.

Когда радио забрали без объяснения причин, Виктор заподозрил, что это как-то связано со все более отчаянным тоном дикторов и все чаще звучавшей в эфире патриотической музыкой.

Сообщали о кризисе в Судетской области.

В тюрьме Виктора несколько раз посещал профессор Романек. Он казался постаревшим и грустным. Виктор вспомнил, что иногда профессор запирается от мира, чтобы наедине с собой пережить свою депрессию. Что-то подсказывало Виктору, что депрессии Романека будут повторяться чаще. Разговаривая с Виктором, профессор выглядел глубоко раскаявшимся, как будто он каким-то образом подвел своего бывшего коллегу. Виктор порывался рассказать ему, что он взял на себя ответственность за то, что сделал Филип. Но не смог. Пусть это будет его секретом.

В конце концов профессор Романек перестал приезжать.

Доктор Платнер через некоторое время сообщил, что профессор ушел на пенсию и он, Платнер, теперь будет руководить клиникой. Он разговаривал с Виктором очень любезно, в той же грустной манере, что и Романек. Виктор был озадачен тем, что на пост руководителя психиатрической клиники был назначен врач общей практики, и ему пришла в голову странная мысль, что продвижение не доставило Платнеру никакого удовольствия.

Виктор смутно помнил, как Кракл лечил его от ожогов и ранения. Высокий и сутулый Кракл пугал Виктора сходством с мистером Хоббсом. Самый последний визит Кракла был формальностью: при помощи штангенциркуля он измерил череп Виктора. Результаты измерений он выкрикивал санитарам резким командным голосом, похожим на собачий лай. Виктор обратил внимание, что под белым халатом у Кракла была надета черная форма, а на ногах были хорошо начищенные черные сапоги.

Однажды он наблюдал за лесом из своего зарешеченного окна и увидел две военные машины: открытый «кубельваген», в котором ехали два немецких офицера, и грузовик с прицепом, покрытым холстиной. В лучах солнца блестел стальной салон «татры», следовавшей за ними. Колонна направлялась к каменному мосту через ров, ведущему к воротам замка. Не взяли ли замок под контроль военные? – лениво размышлял Виктор. Так как у него забрали радио, он плохо представлял, что происходит в мире, но мог догадаться. Темнота, скрывающаяся между деревьями, наконец достигла Чехословакии.

И именно поэтому замок покинула Юдита.

Незадолго до того, как у него забрали приемник, она пришла повидаться с ним. Он был счастлив видеть ее, но Юдита отчего-то плакала, когда разговаривала с ним. Виктор был раздражен тем, что доктор Платнер и санитар были поблизости, но по крайней мере они позволили ему посидеть с Юдитой в столовой замка, побеседовать и попить кофе.

Она протянула руку через стол и положила поверх его руки. Виктору стало очень хорошо. Как будто бы не было этих лет заточения, как будто бы вернулись времена, полные счастья. Юдита была так прекрасна в тот день, когда пришла навестить его. Любуясь ею, он пытался вспомнить какую-то историю, но мысль ускользала. Он сказал, что ему нравится ее новая прическа – она укладывала волосы свободнее на лбу, – но от этих слов она погрустнела еще больше.

Виктор говорил о своих планах на будущее – об их общем будущем – и пытался убедить Юдиту, что она ошибалась, когда пыталась уверить его, что между ними все кончено. Но его неисчерпаемый оптимизм, казалось, еще больше огорчал ее.

– Я уезжаю из Чехословакии, – объявила она со слезами на глазах. – Я просто хотела прийти попрощаться.

Новость ошпарила Виктора, как кипяток.

– Но почему? Куда ты уезжаешь? – спросил он. – Почему ты не останешься здесь, со мной? Ты мне нужна, Юдита.

– Я не могу остаться. – Она украдкой взглянула через плечо на Платнера, затем снова посмотрела Виктора. – Доктор Платнер помог мне получить необходимые документы. Я уезжаю из Европы. Ты помнишь, мы говорили об этом? Я еду в Америку. Здесь меня уже ничто не держит, и я собираюсь начать все сначала.

Виктор в отчаянии понизил голос до шепота.

– Но я здесь. Мне нужно, чтобы ты осталась. Пожалуйста, останься и помоги мне. Мне нужно, чтобы ты мне помогла. Они не позволяют мне выйти отсюда, и я не понимаю почему. Они говорят, что я делал жуткие вещи, но это был не я. Ты же знаешь об этом, не так ли? Это был Хоббс. Все эти жуткие вещи совершил Хоббс. – Он нахмурился, словно пытался сформулировать мысль. – Хоббс или Филип.

Он говорил это, сильно сжимая ее руки; заметив перемены в его настроении, Платнер и санитар подались вперед, но Юдита остановила их, покачав головой.

– Мне пора идти, Виктор. – Она наклонилась через стол, ее красивое бледное лицо было покрыто слезами, и поцеловала его в щеку. – Доктор Платнер позаботится о тебе.

Внезапно Виктора осенило. Он улыбнулся и кивнул.

– Да-да, хорошо. Я понимаю. Так даже лучше. Ты отправишься в Америку сейчас, а я последую позже. Ты сможешь разузнать, куда мне устроиться на работу. Американцы наверняка с большей охотой поддержат мое исследование. Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь – ты права. Ты поедешь первой, а я прибуду следом.