Чтобы понять саму возможность выполнения А.И. Хатисовым этого поручения, необходимо отметить, что у этого лица установились весьма близкие отношения с графом Воронцовым-Дашковым за время весьма долгого пребывания последнего в должности наместника. Оставляя Тифлис, граф Воронцов-Дашков сообщил А.И. Хатисову, что, имея в виду встретить великого князя в пути на Кавказ, он будет рад засвидетельствовать перед ним о тех чувствах доверия, которые он питает к Хатисову. При этом граф Воронцов выразил мысль, что, по его мнению, Хатисов именно тот человек, с которым великий князь может говорить вполне откровенно, причем беседа эта будет для великого князя чрезвычайно полезна ввиду большого знания края и влияния его собеседника, приобретенного им в прогрессивных кругах общественности. Таким образом, через посредство А.И. Хатисова для великого князя открывалась возможность сношений не только с тифлисской общественностью вообще, но и с левопартийными кругами Кавказа в частности.

И действительно, о таком мнении бывшего наместника великий князь на первом же приеме с полной откровенностью сообщил Хатисову, причем последний высказал, что был бы рад заслужить такое же доверие и со стороны великого князя.

Великий князь охотно пошел навстречу частным беседам с ним А.И. Хатисова, и таким образом между обоими названными лицами с течением времени установились также вполне доверчивые отношения.

Вернувшись после своей поездки в Москву и Петроград обратно в Тифлис, А.И. Хатисов, принося великому князю Николаю Николаевичу свои новогодние поздравления по случаю начала 1916 г., не преминул испросить разрешение на особо секретную беседу по чрезвычайно важному и доверительному делу. Получив такое разрешение, Хатисов изложил великому князю картину внутреннего состояния России и проект, обсуждавшийся в Москве у князя Львова. Внимательно выслушав этот проект и ознакомившись с характером той роли, которая отводилась в проекте ему самому, великий князь заявил, что, будучи застигнут врасплох, он лишен в данную минуту возможности дать окончательный ответ, почему и откладывает свое решение на некоторое время.

Через несколько дней, пригласив к себе вновь А.И. Хатисова, великий князь отклонил от себя сделанное ему предложение, указав, что, будучи прежде всего военным деятелем, он пришел к заключению, что солдаты, отражающие русский народ, не поймут сложных комбинаций, заставляющих пожертвовать царем, и едва ли будут на стороне заговорщиков при задуманном низвержении с престола царя.

Тем не менее беседа с А.И. Хатисовым заставила великого князя еще глубже вникнуть в политические события, надвигавшиеся на Россию. Приблизительно в это же время в Тифлис совершенно инкогнито прибыло одно высокопоставленное лицо, высланное из Петербурга, которое, видимо, ознакомило великого князя Николая Николаевича с суждениями, имевшими место в среде царской фамилии по поводу той рискованной политики, которая велась царствующим императором и которая грозила гибелью всей династии.

Но еще ранее великий князь имел возможность быть осведомленным о грозных событиях в Петрограде из факта высылки в Персию великого князя Дмитрия Павловича за его участие в убийстве Распутина.

Есть данные предполагать, что в период времени между беседой великого князя Николая Николаевича с А.И. Хатисовым и мартовскими событиями сущность этой беседы стала известна при дворе и что в результате ее имелось даже в виду удалить великого князя Николая Николаевича на Дальний Восток, назначив его наместником этой окраины. Однако быстро надвинувшиеся события, видимо, помешали осуществлению этого предположения.

Некоторые свидетели, очень близкие к событиям этих дней, говорят, что великий князь, получив сведения о начавшемся в Петрограде революционном движении и образовании Временного правительства, вновь пригласил к себе А.И. Хатисова и поручил ему в сопровождении одного из близких к великому князю генералов объехать казармы, оповестив Тифлисский гарнизон о своем сочувствии народному движению в интересах победоносного окончания войны. О таковом же своем настроении он якобы объявил на приеме у себя и лидерам революционных партий, которые, в свою очередь, заверили его в своем к нему доверии.

Эти действия великого князя, открыто ставшего в первые же дни на сторону Временного правительства, обеспечили ему не только безопасность, но и возможность торжественного отбытия из Тифлиса в Ставку после вторичного назначения его на пост Верховного главнокомандующего.

В Тифлисе в эти дни полного безвластия стал комитет из трех лиц: самого А.И. Хатисова, г. Ж. и поручика П., символизировавших своим общественным положением и происхождением участие в управлении буржуазии, социал-демократии и армии, а по национальности – России, Армении и Грузии. Этот комитет и принял на себя заботу по безопасности великого князя и его семьи в пределах Кавказа.

Великий князь Андрей Владимирович, выехавший в Тифлис повидать «дядю Николашу», рисует в своем дневнике отъезд великого князя из Тифлиса в следующем виде:

«На вокзале я узнал, – пишет автор дневника, – что дядя Николаша уезжает из Тифлиса 7 (20) марта в 10 часов утра, ввиду чего я остался в вагоне ночевать. В 8 часов утра мне передали, чтобы я перешел в вагон дяди, а мой вагон отправляется вперед. Много раньше 10 часов собрались на вокзале все власти и много народа. Ровно в 10 часов дядя вошел в вагон и со ступеньки еще раз благодарил всех за горячие проводы и высказанное ему доверие в победоносное окончание войны. Почти на всех станциях его встречал народ, рабочие и все говорили ему патриотические речи. Его простые, но сильные ответы вызывали громкое несмолкаемое “ура”. Скоро после отхода поезда он позвал меня к себе и вот что сказал: “Что делается в Петрограде, я не знаю, но, по всем данным, все меняется, и очень быстро. Утром, днем и вечером все разное и все хуже. Никаких сведений от Временного правительства я не получаю, даже нет утверждения меня в должности. Последние акты, подписанные государем, были: назначение мое и князя Львова – председателем Совета министров. Таким образом, я назначен государем, но указ Сенату не опубликован. Единственное, что может служить намеком, что новое правительство меня признает, это телеграмма князя Львова, где он спрашивает, когда может приехать в Ставку переговорить. Больше я ничего не знаю. Не знаю даже, пропустят ли мой поезд, но, надо полагать, что я доеду…

О событиях, случившихся в Петрограде, я узнал 1 (14) марта в Батуме. Туда ездил переговорить с адмиралом Колчаком. Получив первые сведения, выехал в Тифлис, где получил телеграмму от Алексеева, что, по мнению всех командующих, государь должен отречься от престола. Он просил меня лично телеграфировать об этом государю, что мне и пришлось сделать. Я написал приблизительно так: “Впервые дерзаю как верноподданный коленопреклоненно умолять Ваше Императорское Величество для пользы (и т. д.)… отречься от престола”».

Ответа, конечно, не получил, получил лишь текст манифеста”».

2. Отречение великого князя Михаила Александровича

В дальнейшем события текли в следующем порядке.

Ко времени обратного возвращения в Петроград депутатов из Пскова от отрекшегося от престола императора Николая II настроение в столице значительно изменилось в худшую сторону. Переданный по телеграфу текст манифеста об отречении в пользу великого князя Михаила Александровича был встречен революционными кругами и запасными войсками, составлявшими столичный гарнизон, враждебно. По существу, судьба династии Романовых являлась уже обреченной, и только искали повода к признанию манифеста недействительным. Таковым поводом оказалось то обстоятельство, что манифест ни словом не говорил о созыве Учредительного собрания.