Я больше не видел отрекшегося императора…

Вопрос о передаче верховного главнокомандования великому князю Николаю Николаевичу, насколько помнится, был подсказан Н.В. Рузским, но он казался, по-видимому, всем бесспорным; назначение же князя Г.Е. Львова было сделано в соответствии с мнением присутствовавших при этом депутатов.

9. Последние дни пребывания отрекшегося императора в Ставке

В ночь на 16 марта отрекшийся от престола император Николай отбыл из Двинска через Витебск в Ставку.

Обыкновенно во время императорских путешествий один за другим следовали два поезда: лит. А и лит. Б, по внешнему своему виду не отличавшиеся друг от друга. В первом поезде помещался государь со всей своей ближайшей свитой; во втором ехали охрана и низшие служащие. Поезда в пути менялись: впереди шел то поезд лит. А, то лит. Б. Делалось это для большей безопасности от всякого рода покушений на царский поезд.

В данном случае впереди шел поезд лит. А, увозивший в Могилев отрекшегося царя. Переезд был выполнен беспрепятственно, без всяких задержек. На станциях почти не было публики, и никаких выражений чувств, ни положительных, ни отрицательных, к бывшему царю проявлено не было.

Государь во время переезда держал себя сдержанно, но наружно спокойно. Он оставался в форме своих кавказских пластунов и при остановках поезда изредка выходил из вагона подышать свежим воздухом.

Днем им была отправлена с пути великому князю Михаилу Александровичу телеграмма, в которой он выражал свои пожелания счастливого ему царствования и объяснял мотивы, по которым считал необходимым престол передать ему, а не законному наследнику. Таким образом, в царском поезде тогда еще было неизвестно то решение, которое на самом деле было принято братом государя.

Поезд с отрекшимся императором подошел к Могилеву уже совсем вечером 16 марта. На дебаркадере для встречи царя находился его бывший начальник штаба генерал Алексеев и выстроились в ряд офицеры Ставки.

Отрекшийся император вышел из вагона в сопровождении своего министра двора графа Фредерикса. Обняв генерала Алексеева, он в сопровождении названных лиц подошел к выстроившимся офицерам и, обходя их, каждому жал руку. У многих на глазах выступали слезы. Вслед за тем император Николай сел вместе с министром двора в автомобиль и проехал прямо в губернаторский дом – свою обычную резиденцию. В тихом и провинциальном Могилеве, население которого не было предуведомлено о приезде царя, на улицах было пустынно. Мерцали только редкие уличные фонари. Все в пределах губернаторского дома было так же наружно по-старому.

На следующий день утром, в обычное время, в помещении генерал-квартирмейстерской части состоялся оперативный доклад, затем завтрак, и в 3 часа дня стал ожидаться приезд из Киева императрицы-матери Марии Федоровны.

В этот день г. Могилев уже успел измениться. На Городской думе висели красные саженные флаги, а впереди проходивших по улицам частей войск нестройно гремели звуки «Марсельезы». В течение самого короткого времени, не стесняясь присутствием бывшего монарха, произошел сдвиг «от двуглавого орла к красному знамени»[16].

Все встречавшие старую царицу были поражены той выдержкой, которую проявили при встрече как императрица-мать, так и бывший государь.

Императрица Мария Федоровна по прибытии поезда со спокойным видом вышла из вагона, крепко обняла своего сына, обошла всех прибывших ее встречать, и для каждого у нее по обыкновению нашлось или подходящее слово, или ласковая улыбка. Затем она вместе с государем удалилась в сторону и довольно долго беседовала с ним с глазу на глаз. После этого села в один с ним автомобиль и проследовала в тот же губернаторский дом, в котором проживал государь. Вернулась она к себе обратно в поезд в сопровождении сына, причем отрекшийся император оставил ее одну лишь к полуночи.

В этот же день из Ставки уехали по настойчивому требованию солдат Могилевского гарнизона, уже впитавших в себя революционные настроения, два приближенных царя – его министр двора граф Фредерикс и дворцовый комендант генерал Воейков. Последнего очень не любили в Ставке; что же касается графа Фредерикса, весьма почтенного и заслуженного старика, то его за иностранную фамилию объявили в подозрении и обвинили, неправильно, конечно, в организации немецкой придворной партии и в покровительстве немцам вообще.

Императора Николая II озабочивала весьма сильно собственная судьба его и судьба его семьи, почему он поручил генералу Алексееву выяснить ее путем сношения с Временным правительством. Сношениями этими требовалось: 1) беспрепятственный проезд с лицами свиты в Царское Село; 2) безопасное пребывание в Царском Селе до выздоровления детей, заболевших как раз в этот период времени корью; 3) беспрепятственный проезд в Романов на Мурмане (с вероятным намерением временно уехать в Англию) и 4) разрешение по окончании войны приезда в Россию для постоянного проживания в Крыму, в Ливадии.

О четвертом вопросе генерал Алексеев, по-видимому, счел несвоевременным ходатайствовать. Первые же три вопроса были представлены Временному правительству и им разрешены в утвердительном смысле, о чем в Ставке и была получена соответственная телеграмма князя Львова на имя генерала Алексеева. Как оказалось, однако, впоследствии, выполнить эти свои постановления для Временного правительства, терявшего ввиду оппозиционности левых кругов с каждым днем и часом свой авторитет, было не по силам.

Следующий день 18 марта приходился на воскресенье. День отличался от предыдущего только церковной службой в штабной церкви, на которой присутствовал государь со своей матерью, императрицей Марией Федоровной. Служба прошла в особо сдержанном настроении; она была последней, на которой в Ставке присутствовал государь.

Затем, в следующие дни император Николай II прощался со всеми военными агентами и своим штабом, причем 21 марта отдал прощальный приказ; наиболее знаменательными словами в нем были следующие:

«Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот изменник Отечества, его предатель.

Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу…»

Насколько знаю, приказ этот не был объявлен, и армия узнала о его существовании и содержании лишь по ходившим рукописным спискам.

Весьма трогательно было прощание императора Николая с чинами Ставки.

Все офицеры были собраны в одной из больших зал дома, в котором помещалось дежурство. Сзади офицеров и на лестнице стояли солдаты и писари. Государь, проходя мимо, поздоровался с ними по прежнему обычаю, и они стройно ответили ему: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество».

Затем отрекшийся император вошел в средину четырехугольника, образованного офицерами Ставки, и, обратившись к ним, произнес по адресу собравшихся несколько благодарственных слов. Все были необыкновенно взволнованны… В разных местах зала начались всхлипывания… Кто-то упал в обморок… Государя также душили слезы. Он начал было прощаться, пожимая поочередно офицерам руки, но на средине внезапно оборвал эту формальность и скорыми шагами стал спускаться по лестнице… Никакие нервы не могли выдержать…