кто выжил после атаки. Раз повсюду неубранные труппы — база была аварийной эвакуирована. Как это произошло? Каким способом?

Вон та дверь выглядит какой-то… скучной. Подобная дверь точно не ведет в зимний сад или парадную столовую. Дверь делают настолько неприглядной и даже не слишком заметной только в одном случае — если она ведет в какое-нибудь техническое или хозяйственное помещение. И тому и другому я буду только рад.

Сама по себе дверь открываться не пожелала. Но зато легко открылась от толчка. Короткий освещенный коридор, ровный едва слышный гул и поток теплого воздуха. Тут пусто. Нет трупов. А кирпичный выглаженный пол без кровавых отпечатков. Ну да — я уже проследил путь спятившего стрелка и знал, что сюда он заглянуть не успел. Его заперли в небольшом помещении, где он и погиб. А те, кто его запирал, могли побежать к главному выходу или же…

— Ладно — кивнул я, останавливаясь на пороге большого прямоугольного помещения с расчерченным на отдельные участки полом — Ладно… пока рано, Охотник. Пока рано.

Чуть постояв, собираясь с силами и стараясь чуть придушить рвущуюся наружу надежду, что тащила за собой преждевременную радость, я качнулся вперед, попутно дернул уже знакомый рычаг на стене и добавляя в энергосеть немного ресурсов. Сделал десяток шагов, шагнул на широкую металлическую полосу порога, нырнул в небольшую узкую боковую дверь, не делая пауз, протиснулся вперед и первым же делом дернул еще один рычаг до щелчка. Рычаг, что торчал под небольшой мертвой консолью. Только затем я плюхнулся на пружинящее сиденье. Еще раз дернул тот небольшой синий рычаг. И два экрана зажглись. Следом один за другим начали загораться световые индикаторы, зажглась небольшая лампа над головой.

— Ладно — кивнул я еще раз, нежно проводя ладонью по ледяной консоли — Ладно.

Откуда-то снизу пошел поток еще прохладного воздуха, что быстро становился все теплее.

— Ладно… — кашлянул я и помассировал саднящее горло — Ладно! Ладно!

Я обозрел большое помещение уже через оттаивающие стекла кокпита. Шесть больших очерченных прямоугольника на полу. Пять из них пусты. А на шестом сижу я — в кресле тяжелого гусеничного вездехода похожего на уменьшенный раза в четыре крест с почти полностью обрубленными крыльями и поставленный на высокие стальные гусеницы.

— Ладно! — широко улыбнулся я, откидываясь в удобном кресле, опуская ноги на широковатые педали и глядя на опущенную длинную створку ворот перед собой — Договорились. Спасибо. Я беру.

Кашлянув, я поморщился от продравшей горло и верх груди боли и с той же широкой улыбкой повторил:

— Я беру!