Второкурсники высыпали из-за кулис и «проплыли» мимо, не заметив меня. Через несколько секунд я увидел Колина и Филиппу. И Джеймса.

Я грубо схватил его за локоть, успел вытащить в коридор и уволок подальше от гримерных. Он даже не успел запротестовать, но отстранился, и я еще крепче схватил его за руку. Я был крупнее, и впервые мне захотелось, чтобы мы оба четко осознавали это.

– Оливер! Что ты делаешь?

– Мы должны поговорить.

– Сейчас? Отпусти, мне больно.

– Да? – Я толкнул очередную дверь.

Первой моей мыслью была погрузочная площадка, но даже если забыть об Александре, часть второкурсников захочет покурить. Я подумал о подвале, но мне не хотелось туда спускаться. Это бы точно смахивало на ловушку.

Джеймс задал мне еще пару вопросов: все – вариации на тему, куда мы идем, но я проигнорировал их, и он замолчал, его пульс под моими пальцами забился быстрее.

Лужайка, находившаяся на изрядном расстоянии от Деллехер-холла, была широкой и ровной – последний открытый участок, после которого склон холма плавно скатывался к деревьям. Я решил, что это место подойдет, поэтому, когда мы с Джеймсом очутились снаружи, я потащил его в ту сторону. На земле еще оставалась пожухлая прошлогодняя трава. Настоящее небо нависло над нашими головами огромным куполом, и театральные зеркала с их мерцающими сценическими огнями показались нелепыми – жалкая человеческая попытка подражания Богу.

Когда мы отошли достаточно далеко и от Деллехер-холла, и от Фабрики и я понял, что нас уже не разглядеть в темноте, а тем более – не расслышать, я отпустил руку Джеймса и оттолкнул его, будто он был заразным. Он споткнулся, удержался на ногах, но нервно оглянулся через плечо на пологий склон холма.

– Оливер, мы на середине спектакля, – сказал он. – Что это значит?

– Я нашел багор. – Внезапно я пожалел о диком, воющем ветре прошлой ночи.

Безмолвие мира под темным куполом неба стало удушающим, невыносимым.

– Я нашел багор, спрятанный в твоем матрасе.

Его лицо в чистом лунном свете было бледным, как кость.

– Я могу объяснить.

– Неужели? – спросил я. – Поскольку я должен открывать четвертый акт, у тебя есть пятнадцать минут. Попробуй убедить меня, что это вовсе не то, что я думаю.

– О боже, – сказал он и отвернулся.

Я рискнул сделать шаг в его сторону.

– Скажи мне, что ты этого не делал, – прошептал я, боясь говорить громче. – Что не убивал Ричарда.

Он закрыл глаза и сглотнул.

– Я не хотел.

В мою грудь будто врезался стальной кулак, выбив воздух из легких. Кровь на миг застыла и загустела: медленно, как морфин, потекла по венам и артериям.

– Джеймс, нет!

Мой голос треснул. Разломился напополам. Не оставив ни звука.

– Клянусь, я не хотел… ты должен понять, – произнес он с отчаянием. – Это был несчастный случай, как мы и предположили.

Теперь он шагнул ко мне, но я попятился, чтобы он не мог дотянуться до меня.

– Просто несчастный случай, – повторил он. – Оливер, прошу!

– Стой там, – прохрипел я, выталкивая слова из глотки. – Не двигайся, не подходи слишком близко. Выкладывай всю правду.

Мир, казалось, замер на оси и балансировал на кончике, готовый рухнуть. Звезды безжалостно сверкали над головой: рассыпанные по небу осколки стекла. Каждый нерв в моем теле превратился в живой провод, сжимающийся от прикосновений промозглого мартовского воздуха. Джеймс был дьявольски бледен, высечен изо льда: не мой друг и даже не человек – нечто иное, хладнокровное, змееподобное.

– После того, как ты ушел наверх с Мередит, с Ричардом что-то случилось, – начал он. – Как тогда, на Хеллоуин, только хуже. Он выбежал из Замка в своей… неудержимой ярости. Ты бы его видел, Оливер! Это смахивало на взрыв сверхновой. – Он покачал головой, на лице проступили страх и благоговение. – Филиппа и Александр попытались поговорить с ним, но добром это не кончилось. Он едва не проломил головой Александра стену, и ребята решили с ним не связываться. А потом он кинулся в сад. Рен и я… мы сидели за столом. Мы и понятия ни о чем не имели, а он появился с таким видом… дескать, он сокрушит все, что встанет у него на пути. Он направился в лес – ума не приложу зачем… и Рен попыталась его остановить.

Он запнулся, зажмурился, наверное, сила воспоминаний была слишком велика, слишком остра, мучительна.

– Боже, Оливер! Ричард схватил ее, и, я клянусь, мне показалось, что он переломает ей все кости. Он швырнул Рен на землю – отбросил почти на другую сторону сада, но она едва помнит это, так сильно она была пьяна. И он умчался в лес, а она лежала и рыдала, рыдала… Это было ужасно. Я поднял ее и уложил в постель. Примерно через час она перестала плакать и начала повторять без конца: «Иди за ним, он что-то с собой сделает». Я послушался.

Не веря своим ушам, я открыл было рот, но он опередил меня:

– Да, я сделал глупость. Знаю, Оливер. Я и тогда все понимал. Но я пошел.

– И увидел его.

Я уже догадался, к чему он клонит. Ссоры. Угрозы. Случайный чересчур сильный удар.

– Нет, – тихо сказал он. – Я шатался в темноте, как идиот, звал его. Я решил, что он наверняка спустился к доку. – Джеймс пожал плечами – так беспомощно и жалко, что я почувствовал, как слегка ослаб узел в моей груди. – Я спустился с холма, но не нашел его. Я добрался до лодочного сарая… хотел убедиться, что он не натворил еще чего-нибудь, не прыгнул в воду… а когда я повернул голову, то увидел его. Он наблюдал за мной. Похоже, он давно следил за мной, как в какой-то плохой игре.

Теперь он почти тараторил, слова, которые он сдерживал четыре месяца, хлынули наружу, набирая скорость, как лавина:

– И я говорю ему, вот ты где, пойдем назад, твоя кузина, Рен, она разбита. И он ответил – можно догадаться что… Он сказал: «Не беспокойся о моей кузине». А я ему: ну и ладно, но все мы, правда, очень расстроены, пойдем в Замок и там разберемся. И он уставился на меня! Боже, Оливер, меня неделями преследовал во сне его взгляд! Это была просто ненависть, но такая огромная… в его глазах сосредоточилась вся злоба, вся ненависть мира, понимаешь? На тебя кто-нибудь когда-нибудь смотрел вот так?

На мгновение им овладел панический ужас, он замер и умолк. Крепко зажмурившись, он продолжил:

– И тогда началось. Он толкал меня… насмехался. – Голос Джеймса поднялся до высокой, нервной ноты, и он потер руки, несколько раз притопнул ногой, как делает человек, когда хочет согреться. – И он не думал прекращать. Я попятился, пытался загородиться от него, но все повторялось, как на Хеллоуин. Он сказал: «Ну же, давай сыграем». Я не проглотил наживку, и тогда стало только хуже. Он подначивал меня: «Почему бы тебе не дать сдачи? Ты боишься испачкать руки, да? Мы поиграем, маленький принц, второй номер, мы повеселимся». А я… я был так напуган. И я пытался, Оливер, правда! Я спросил его еще раз: почему бы тебе не вернуться со мной в Замок и мы поговорим с Рен? Мы и Мередит найдем и все исправим. И затем он взял и… и сказал…