— Да мне какая разница? — чуть задрал брови участковый. — У меня заявления в журнале зарегистрированы и проверка из райпрокуратуры скоро. На хера мне засыпанные показатели? Что следователю писать, я тебе скажу. За всех ваших загрузишься… Что, хочешь сказать, нет? Возразить мне хочешь?..

Пенязь выматерился, но процесс прервал. Вздохнул, перекатился на кровати и дотянулся до пиджака, надеясь сбросить звонок.

«Павло», — значилось на определителе. Хрен там — сбросить…

— Да, — нажал он соединение, периферическим зрением ловя хмурый взгляд шестисотдолларовой девицы.

— Ну, нашелся твой Балдаев, — снисходительно проинформировал Павло.

— Где? — Пенязь рывком сел на койке.

— В поселковом отделении, поселок Козенино, — в голосе следака звучала усмешка. — Новогеоргиевский район Рязанской области. Пробили пальчики по ЕИТКСу,[17]он другим именем назвался.

— За что взяли?

— Покушение на износ, нарушение неприкосновенности жилища. Дает показания по другим эпизодам по сто тридцать девятой, — фыркнул Павло.

— Местные «палки рубят»?.. — Пенязь поднялся и пошлепал в сортир. Обтянутый резиной, как товар в супермаркете, дрын кивал увесисто. — Где он сейчас?

— В ИВС в Новогеоргиевске.

— Далеко этот Георгиевск?

— Двести километров.

— А, ну херня… Слушай, надо забрать его. Самим, — он брезгливо подцепил презерватив двумя пальцами свободной левой, сдернул, бросил в унитаз. — Эти колхозники пусть в жопу идут. Он же в розыске по сто пятой?

— Угу.

— Поговоришь со следственным ихним управлением?

— Уже. Давай, возьми там кого-нибудь. Сам его повезешь…

Когда Кирилла в наручниках вывели из изолятора, уже смеркалось. От свежего воздуха тупая головная боль зашевелилась и, словно плод стенки матки, принялась пинать виски. Кирилла шатало, как алконавта. Не упасть бы… — подумал механически, глядя под ноги.

Никто из двух холеных мужичков, перенявших Кирилла у ментов, к нему не прикасался, брезговали, только один, пухловатый и несколько жабообразный, указывал направление кивками. Кивнул на отражающий фонарь лаковым боком «Рэндж Ровер» — такой же, помнится, как был у Пенязя. Кирилл подковылял, поднял голову — и увидел самого бывшего Чифа, стоящего у машины с сигаретой. Тот глядел на когдатошнего подчиненного, но словно не узнавал. Кирилл подумал было, что, может, и правда — поди узнай его с такой-то мордой… Но тут жабообразный осведомился: «Он?», и Чиф утвердительно опустил веки. Мимолетно сморщился — оценив, видимо, Кириллов вид, — отвернулся и, держа сигарету во рту, поднял заднюю дверцу.

— Давай… — очередной кивок Жабы — на багажник.

— Наручники снимите, — прохрипел Кирилл, пытаясь поймать взгляд Пенязя.

Второй Кириллов конвоир сел на заднее сиденье внедорожника, брякнул дверцей.

— Давай! — нетерпеливо повторил Жаба.

Прежде чем боком залезть в багажник, Кирилл успел заметить в салоне еще одного человека, на переднем правом сиденье, и даже, вроде бы, опознать в нем Степана или как его: когдатошнего «соседа» из детективного агентства. Полуобернувшись, тот говорил о чем-то с «конвоиром», а на Кирилла даже не посмотрел.

— Да на хера оно мне? — покривился Пенязь, выдувая дым. — Не, не ебет опять, если что, из-за этого урода париться…

— И чего, — нахмурился Павло, — просто потеряем его?

— Ну, будет побег из-под стражи… — пожал сыщик плечами. — Кому он на хрен нужен? Это дело всех достало, сам же видишь. Закрыть его в связи со смертью главного подозреваемого — и все довольны… Че, нет?

— Дорожное, значит… — вяло хмыкнул следователь.

— Какая разница… — Пенязь бросил сигарету на асфальт, примял алый кончик носком туфли. — У Азара в Лыткарине все гибдуны знакомые — он говорит, возил к ним холодных оформлять как ДТП. Это ж почти по пути…

— Ну смотри, — Павло достал ключи от машины. — Сами тогда давайте… — отключил сигнализацию. — Без косяков там только, в своем Лыткарине…

— Слышь, — окликнул Пенязь его, уже было развернувшегося. — Насчет этого Амарова… Правда, что ли, его зимой еще?.. — он накрест стукнул одним указательным пальцем по другому.

Павло сделал неопределенную рожу:

— Хер знает… Если кто и в курсе, то не скажет же… Я слышал, что да, вроде в феврале где-то или в марте, в Италии… — в задумчивости он потешно пошевелил носом, сопя. — Ну да, ты прав: никому оно все сейчас уже не надо… — наметил рукой прощальный полужест и вразвалку двинулся к своей седьмой «бэхе», на ходу нашаривая за пазухой зазвонившую мобилу.

Станция называлась «Кастелламаре дель Гольфо». Полтора часа на запад от Палермо на раздолбанном бормочущем дизеле с предположительными албанцами, наяривающими в вагонах на аккордеонах. Запертый домик, пустой мокрый перрон, раскуроченный единственный компостер — вот и вся станция…

Вышло так, что, объездив треть мира, на Сицилии он не бывал и, как большинство не бывавших, представлял ее в основном по кино: коричневые каменистые холмы, над которыми звучит знаменитая до невыносимости мелодия Нино Рота…

Ветер низко гнул высоченный тростник и «ботву» приземистых, похожих на ананасы-переростки пальм. Бешено трепался линялый итальянский триколор. Дома смотрели закрытыми ставнями. Абсолютно пустой в феврале, в несезон, в непогоду курортный городишко. Где абсолютно нечего ловить.

Потому, собственно, Вардан здесь и выскочил — ясно было, что уж на этом-то полустанке толпа с поезда точно не повалит. Спрыгнув на перрон, тут же завертел головой, готовый оценить и запомнить прочих выходящих, — но таковых не оказалось вовсе. Двери закрылись, дизель заурчал. На обозримом пространстве Вардан остался один.

Дождь к тому моменту еще не собрался — но по цвету неба и силе ветра ясно было, что это вопрос минут. Вардан выбрел, ежась и запахиваясь, на пляж — а больше было и некуда. Волны периодически захлестывали тот во всю ширину. Песок усыпан был бумажками, банками, ракушками, круглой галькой, гнилыми деревяшками. Низкая облачность напрочь стерла близкие горы. Море у горизонта было фиолетовым, ближе — синим, еще ближе — бледно-зеленым, совсем у берега — белым от пены. Вардан шел мимо закрытых кабаков с разоренными верандами, мимо какого-то неработающего заводика, вывалившего на пляж груды битой мраморной плитки, мимо заколоченного здания с башенкой, перед которым лежали десятки проржавевших в кружева якорей. Куда шел — не представлял.

…В Палермо он, постоялец люксов и миллионерских вилл, три дня прожил в отеле с баснословным количеством звезд — одной-единственной. В некоем Cavour’e на улице Алессандро Манцони, в двух кварталах от вокзала, где из окна можно было видеть одинокую девицу в мини в ожидании клиентов, практически напротив — через Виа Макведа — цветного гетто с настоящими (совсем не историческими) развалинами и бородатыми карабас-барабасами в ермолках и длинных балахонах. Дождливой зимой, вечером воскресенья, в городе, где закрыты магазины, лавки и кабаки, где на пустые тротуары с балконов с узорчатыми перилами хлещут струи, а единственные попадающиеся на глаза человеческие фигуры — это манерные манекены в редких освещенных витринах, тоже сложно было представить себе, что его кто-то деятельно ищет. Но, как выяснилось на следующее утро, его искали. Вышедший на предмет «уно капучино — уно круассан», он даже не стал подниматься за вещами…