– Микеланджело?

– Шизофреник. Мания величия. По ночам он переодевался в женскую одежду, потому что неуютно чувствовал себя в обличии мужчины.

– Ганди? Не будете же вы утверждать, что Ганди был невротиком?

– У него была ригидная психика. Он считал, что только ему известна истина. Никого и ничего не желал слушать. Тиранил жену, не выносил возражений.

– Мать Тереза?

– Заботиться о других – один из способов спрятаться от себя. Я думаю, вы видели немало таких людей в Империи ангелов. Она не только бежала от себя, но и, как вы заметили, заботилась только о бедных. Проще решить проблемы с жильем и пропитанием для бедняка, чем возиться со сложными душевными состояниями состоятельных людей или политиков.

Я действительно помню одну удивительную вещь о матери Терезе, когда увидел ее в Империи ангелов. Ей пришлось постигать секреты биржевых операций и тайны пластической хирургии, потому что все трое ее подопечных оказались богачами.

Эдмонд Уэллс резко говорит:

– Все это речи дьявола. Вы хотите очернить белое. Люди, о которых вы говорили, святые.

Но Аид не дает сбить себя с толку.

– Большинство этих ваших «святых» явились сюда, чтобы очиститься от грязи, хотя смертные, которые находятся на 3-м и даже 4-м уровне, считают их святыми. Я видел, в какой ужас они приходили, обнаружив, что мы все знаем об их истинной жизни. Я пытался убедить их в том, что им следует простить себя. У меня ничего не вышло. И тогда я предоставил в их распоряжение пыточные залы, и они потребовали для себя самого жестокого наказания.

– Мы вам не верим! – воскликнул Эдмонд Уэллс.

– Здесь не только святые, которых вы считает образцом для подражания. Здесь и ваши лидеры. Вы бы удивились, узнав, сколько глав предприятий еще до того, как они попадают сюда, посещают садомазохистские клубы на Земле-1. Они так себя истязают, что даже мне это кажется чересчур. Видимо, они это делают, чтобы подготовиться к загробной жизни. Они стремятся загладить свою вину. Ведь они знают, каковы они на самом деле.

И он снова снисходительно усмехается.

– А вы сами, Эдмонд Уэллс, чью «Энциклопедию» читаю и я, и многие другие? Разве вы не говорили, что, выбирая момент и форму страдания, получаешь ощущение, что сам управляешь своей судьбой?

Аид цитирует по памяти:

– Вы писали: «Мазохист думает, что с ним не может произойти ничего страшнее боли, и сам себя истязает. Таким образом он поддерживает в себе уверенность, что распоряжается собственной жизнью. И потом, после этих сеансов в закрытых клубах он начинает проявлять садизм по отношению к подчиненным».

Бог ада устало машет рукой.

– Что касается меня, я, конечно, держу небольшое подземное предприятие, я – исключение. Я очень люблю себя, по крайней мере неплохо лажу с собой. Нужно сказать, что любовь Персефоны очень мне в этом помогает…

Персефона снова берет его руку и покрывает ее поцелуями.

– Вы отвратительны.

– Вы судите. Я нет. Я совершенно ничего не имею против вас. Честное слово. Все эти истории о дьяволе – просто клевета, басни, чтобы пугать детей и сохранить власть священников. Когда же вы, наконец, это поймете?

Аид направляет свой скипетр на экран, и на нем появляются снятые скрытой камерой берега Стикса, где обнаженные люди истязают друг друга.

– Вы видите где-нибудь здесь дьявола, чертей? Видите палача? Если бы это зависело только от меня, я давно бы уже простил всех этих грешников. Правда, Персефона?

– О, конечно, дорогой.

И она печально смотрит на него.

– До того, кто не желает слушать, докричаться невозможно. Я мечтаю о том, чтобы этого места вовсе не существовало, чтобы эти люди снова родились на свет, стали младенцами, чтобы жизнь за жизнью учиться новому.

– Вы лжете!

– Вы опять судите меня. На самом деле я мечтаю отойти от дел. Но миру необходим черный цвет, чтобы белый был заметнее. Правда?

– Да, дорогой! Ты ведь даже один раз попытался забастовать!

– Да, один раз. Я предложил закрыть это место страданий. Все на Эдеме были согласны, даже Зевс. Но души мертвых возмутились: «И речи быть не может о том, чтобы закрыть ад, он нам необходим». О, как снисходительны боги, как жестоки смертные!

Мы не можем отвести глаз от экрана. Мы начинаем привыкать тому, что видим. Ко всему можно привыкнуть.

– Все души находятся здесь по собственному желанию и в любой момент могут покинуть это место, – напоминает Аид.

– Неправда! Эвридика не смогла уйти отсюда, потому что я обернулся, – возражает Орфей.

– Это был ее выбор, только ее. «Если он обернется, значит, он не доверяет мне, хотя я так сильно люблю его. Тогда я лучше останусь здесь».

Орфей кидается на Аида, но тот удерживает его.

– Я не верю вам!

– Потому что ваше чувство вины слишком сильно. Я растерянно бормочу:

– Скажите…

– Я знаю, что вы хотите спросить. Вы хотите знать, здесь ли находится Мата Хари.

И улыбается вместо ответа. Аид считает, что мы достаточно насладились зрелищем страдающих людей, и выключает экран. Он приглашает нас к себе в гостиную.

– Я вижу, что вы не решаетесь попробовать моего напитка, и хочу угостить вас обычным чаем с мятой.

Снова вокруг нас начинают летать предметы, чай наливается из заварочных чайников в чашки, которые подплывают к нам по воздуху. Мы пробуем.

– Какое нас ждет испытание? – спрашивает Эдмонд Уэллс.

– Испытание?

– Да, что мы должны сделать, чтобы продолжать свой путь?

– Не будет никакого испытания. Пойдете по этому туннелю, он приведет вас на вершину горы.

– Никакого испытания? Великан в черной тоге повторяет:

– Разумеется, никакого испытания. Я всегда считал, что единственное испытание – это необходимость сделать выбор. Все получают именно то, чего хотят. Проблема в том, что все обычно ошибаются в выборе желания. Вы ведь заметили это, когда были ангелом? Как говорит Эдмонд Уэллс…

Эдмонд сам заканчивает фразу:

– Люди стараются сократить свои страдания вместо того, чтобы увеличить счастье.

– Именно так! Браво! В этом все дело. Вы придумали концепцию, и теперь цепляетесь за нее, не желая проверить на практике. Вот, что действительно мешает вам встретить Творца. Нужно быть счастливым и не ошибиться в выборе желания.

– Вы не ответили мне, – снова обращаюсь я к Аиду, с трудом сдерживая нетерпения, – здесь ли находится Мата Хари?

Аид грустно смотрит на меня.