Между тем отца впустили в Соединенные Штаты, но он сменил фамилию Крипьоски на Кресс по совету, полученному еще в первом эпизоде на судне и на Эллис-Айленде от комического персонажа, о котором здесь больше не будет речи, но он будет присутствовать в фильме как друг отца. Этот человек думает, что знает о США все, но в действительности так ничего и не понимает до самого конца. Отец бродит по улицам в поисках дочери, предполагая, что она пустилась во все тяжкие, спрашивает о ней уличных женщин. Он немного знает английский и со временем становится театральным антрепренером.

Выйдя из больницы, героиня решает сделать из девочки великую танцовщицу — какой ей самой уже не быть. Она собственноручно красит большое, похожее на сарай помещение и с помощью бутлегера открывает школу танцев. Он получил в наследство небольшую обувную фабрику и стал респектабельным. Но она не выходит за него замуж: единственная ее страсть — балет и будущее девочки, замена ее собственному.

Проходит шесть лет; девочка выросла. Школа кое-как держится на плаву. В Нью-Йорк приезжает великая Павлова, но для героини и девочки билеты слишком дорогие. Героиня по совету поклонника тоже сменила фамилию. Она часто разговаривала с отцом по телефону — он просил ее предоставить десяток танцовщиц для того или иного балета, не подозревая, что «мадам Сирин» — его родная дочь.

Наступил день дебюта девочки. Отказывая себе во всем, они скопили деньги для этого. Девочка сидит в своей квартире на Сто двадцать пятой улице и отправляет сапожнику для починки последнюю пару балеток — бывший бутлегер должен привезти ей новую пару со своей фабрики. Она не знает, что его с обувными коробками (в одной из них новые балетки) задержал на Сорок восьмой улице детектив — он понадобился как свидетель мелкого преступления, совершенного шесть лет назад, когда он занимался контрабандой рома.

Время на исходе — юная балерина находит в квартире единственную пару сношенных туфелек. Надев их, она отправляется в театр; у нее только пять центов на метро. Она роняет их в водосточную решетку и теперь должна идти пешком от Сто двадцать пятой улицы до театра. Приходит усталая, в слезах и, к ее ужасу, у нее сбиты ноги.

Однако они не сдаются. Поднимается занавес перед ее номером, и героиня (русская балерина) танцует за кулисами в такт с ней, чтобы морально ее поддержать. Выступление проходит благополучно.

Перед вторым номером внезапно происходит замешательство. Герой, стремясь поскорее привезти туфельки, оторвался от детектива, но за ним гонятся.

А в публике отец под впечатлением от юной балерины приходит за кулисы, чтобы устроить ей ангажемент. Здесь он застает сцену конфликта, и в ходе его выясняется, что балерину подготовила его дочь. Подразумевается, что он может оказать влияние на власти, дабы с героя сняли обвинение, к тому же оказавшееся ложным.

Представление окончено, зал опустел. Русская балерина танцует на сцене одна под музыку, которую играет на рояле ее отец. Герой и девушка смотрят на них из-за кулис. Музыка Сен-Санса «Лебедь» переходит в крещендо; на глазах у отца слезы…

…конец фильма.

«Спасибо за огонек» — короткий рассказ о женщине-коммивояжере. В конце долгого трудового дня она берет паузу, чтобы сбросить напряжение и выкурить сигарету. Одного того, что миссис Хансон не только коммивояжер, но и вдова и удачливая деловая женщина, много лет разъезжающая по Среднему Западу и торгующая дамским бельем, могло быть достаточно, чтобы летом 1936 года «Нью-Йоркер» отверг рассказ. Тем более что в нем отчетливы католические мотивы и завершается он чудом.

«Нью-Йоркер» отказался от рассказа, сославшись на то, что он «так причудлив, так не похож на все, что мы привыкли ассоциировать с [Фицджеральдом] и вообще слишком фантастичен». Именно поэтому он оказался так популярен и привлек к себе такое внимание критиков, когда появился на страницах журнала семьдесят шесть лет спустя — 6 августа 2012 года.

Миссис Хансон, миловидная, несколько увядшая сорокалетняя женщина, торговала корсетами и поясами чикагской фирмы, разъезжая по окрестностям Толидо, Лаймы, Спрингфилда, Колумбуса, Индианаполиса и Форт-Уэйна. Ее перевели на Айову, Канзас и Миссури, и это было повышением: к западу от Огайо позиции у фирмы были прочнее.

Но на востоке клиенты были знакомые, с ними можно было поболтать, а после заключения сделки выпить в конторе покупателей и выкурить сигарету. На новой же территории, как выяснилось, все обстояло иначе. Ее не только не угощали сигаретой — несколько раз на ее вопрос, не возражают ли, если она закурит, ей отвечали извиняющимся тоном:

— Сам я не возражаю, но это плохо подействует на служащих.

— Ах, конечно, я понимаю.

Закурить иногда очень хотелось. Работать приходилось много, и сигарета помогала снять напряжение, успокоиться. Она была вдовой, близких родственников, чтобы написать им вечером письмецо, не было, больше одного фильма в неделю смотреть не могла — глаза болели, — так что сигарета была важным знаком препинания в длинной череде деловых разъездов и разговоров.

На прошлой неделе в первой поездке по новому участку она оказалась в Канзас-Сити. Была середина августа, после двух недель работы с новыми контрагентами она испытывала чувство одиночества и обрадовалась, натолкнувшись в приемной одной фирмы на знакомую по Чикаго. Дожидаясь, когда о ней доложат, она присела и кое-что разузнала у знакомой о человеке, с которым ей предстояло иметь дело.

— Он будет возражать, если я закурю?

— Что? Господи, конечно! — ответила секретарша. — Он пожертвовал деньги в поддержку закона против курения.

— Да-да, спасибо за предупреждение… просто спасли меня.

— Вы здесь с этим поосторожнее, — сказала знакомая. — Особенно с мужчинами старше пятидесяти. Которые не воевали. Один человек говорил мне, что всякий, кто был на войне, никогда не будет возражать против курения.

Но на следующей же встрече миссис Хансон столкнулась с исключением. Симпатичный молодой человек с такой зачарованностью смотрел на сигарету, когда она постучала ею о ноготь большого пальца, что пришлось убрать ее в пачку. Миссис Хансон была вознаграждена: он пригласил ее отобедать, и она получила солидный заказ.

После он вызвался отвезти ее на следующую встречу, хотя она намеревалась найти гостиницу поблизости и перекурить в туалете.

День был из тех, когда все время приходится кого-то ждать: один занят, другой опоздал, а когда приходит, оказывается из породы длиннолицых мужчин, которым чужие слабости противны, — или женщиной, охотно или неохотно разделяющей взгляды этих мужчин.