— Юноша, слушайте, что говорят старшие, и засуньте свой максимализм в… карман. Самый дальний, — наконец усмехнулся Бернар. — Петр вам только что втолковывал — выход найдется всегда и везде. Надо только поискать тщательнее. Хорошо же, оставим нашего гостеприимного хозяина заниматься делами, а сами посидим на природе. На берегу озера, к примеру. Мне там нравится — первозданный покой. Спасибо, Петр.

Мы шли по тропинке бок о бок, святой помахивал темно-коричневой тросточкой с набалдашником в виде золотой сферы. Я едва плелся — устал. Да и от можжевеловой настойки чуть развезло. Странно — ведь я, вроде, нематериален, а алкоголь действует…

— Да материально все! — внезапно рассердившись, воскликнул Бернар. — Только материя другая, вам пока малознакомая! Уверуйте же вы наконец! Поймите, что кроме вашего мира, есть тысячи других, иных и чудесных планов бытия, живущих по отличным от ваших законам! Все, садитесь на травку и давайте беседовать.

Мы вышли на маленький полуостров, впереди плескалась чистейшая, словно дистиллированная вода, над головой шумели кроны сосен, справа и слева багровел вереск… Святой вынул из кармана носовой платок в синюю клеточку, расстелил его на короткой траве и осторожно уселся — наверное, боялся испачкать идеально отглаженные брюки.

— Спрашивайте, — проколов меня взглядом следователя-инквизитора сказал Бернар Клервосский. — Вы теперь имеете полное право на любые вопросы. Обещаю отвечать предельно искренне.

— Почему?.. — я запнулся, и сформулировал по иному: — Вернее, ради чего?

* * *

Песню я тогда не дослушал. Еще лилась из пустоты медовая, приправленная первосортным дегтем мелодия, но…

Если в окопах от страха не умру,

Если мне снайпер не сделает дыру,

Если я сам не сдамся в плен,

То будем вновь

Крутить любовь

С тобой, Лили Марлен,

С тобой…

Но музыка исчезла, грубо прерванная речью человека. Знакомого человека.

— Заделали мы их… Федор, ты чего? Дьявол, кровь… Да очнись ты, нерпа глупая! Расселся! Надо ноги уносить. Фью! А с твоим военнопленным что?

Сергей присел рядом на корточки, наклонился над Дастином, сноровисто пощупал двумя пальцами шею, на сонной артерии, посмотрел зрачки… Кашлянул, как мне показалось, виновато.

— С-суки, успели все-таки… Ничего, я в транспортер всадил все оставшиеся заряды — сам глянь, что от тевтонов осталось. Надо уходить. Гамма-фон сейчас до таких беспредельных высот поднимется, никакие таблетки не помогут. Вставай!

— Нет, — сквозь зубы процедил я, — без Дастина я никуда. У нас в бункере аппаратура, автохирург… Вам такое и присниться не может… и… я его не брошу здесь. Прямо на улице. Чтоб потом одичавшие собаки жрали…

Подраненная рука не болела, просто онемела от плеча до пальцев. Пошевелить кистью было трудно. Нерв наверняка задели. Хотя нет, в таком случае рука отнимется напрочь…

— Черт с тобой! — зло выдавил лейтенант, за спиной которого дымился злосчастный краулер, прожженый четырьмя снарядами. Рявкнул так, что пыль осыпалась: — Встать!

Я бездумно поднялся, чувствовал, что пошатываюсь. Сергей изощренно заматерился, подтолкнул меня вперед, заставив сделать первые шаги. Нагнулся, безо всякой натуги взвалил тело Дастина на плечи. И побежал. В сторону, откуда мы пришли ночью. Я только различал его злобный хрип:

— Отстанешь, упадешь — забью. Ботинками, по голове, в лицо! Сам! И оставлю подыхать! Понял? Связался с институткой — одна сопля длиннее другой! Не отставать, скотина! Шаг в шаг за мной! Брось все лишнее! На хера тебе бинокль? Бросить! Автомат выкидывай! Налегке, только налегке!

Сергей даже не пыхтел, пускай и волок на плечах отнюдь не самого легкого Дастина. Я даже вырвался немного вперед — не хотел смотреть как безвольно болтаются руки напарника. Задыхаться начал почти сразу — воздух словно стал еще гаже, еще тяжелее. И, словно нарочно вдалеке завыла знакомая сирена.

— Е…ный в рот! — выдохнул Сергей. — Только не сейчас!

— А… а что это?

— Предупредительный сигнал ПВО Альянса… Значит наши либо подняли в воздух авиацию, либо НАТОвские радары засекли пуск ракет. Ой, не хочется сложиться от рук своих! Быстрее! Еще быстрее!

Гонка вышла знатная — по кирпичу, осколкам, разломанным плитам бетона, скелетам, через преграды и воронки — вверх-вниз, вверх-вниз. На углу Домской площади увидели непонятное существо. Вроде бы женщина, в феноменально драном пальто и грязном платке. Жалась к груде щебня, оставшейся от собора, словно не зная куда бежать. А сирена выла все надрывнее и грознее.

— Дура! — взвыл Сергей, уловив взглядом исподлобья мечущийся силуэт. — Runajot okupantu valoda*[4]— марш в укрытие! Чтоб я тебя здесь не видел! Сдохнешь же ни за что!

Фигура замерла и припустила со всех ног в сторону.

Мы успели. Я, чувствуя как горят легкие, не давая кислорода организму, на последнем издыхании взлетел по обугленным ступеням Дома, с трудом нашел дверь убежища, коснулся пальцем замка и герметичный притвор, сочно чавкнув, отошел в сторону. Вот и предбанник. Остается открыть вторую дверь и кануть в бункер.

— Стой, балда! — Сергей, сбросив тело, грубо отшвырнул меня к стене. — Раздеться! Догола! — он уже сдирал с себя камуфляж, а потом принялся за комбез Дастина. Я не понял, ради чего проводится эта малоосмысленная процедура, но послушался. Уже рефлекторно я не мог выполнять приказы моего спасителя. Подсознательно признал за старшего.

Молнии и липучки не поддавались плохо слушающимся пальцам, но Сергей и тут пришел на помощь — срезал остатки одежды тем самым кортиком, который отобрал у офицера, убитого нами в первом транспортере. На черной удобной рукоятке поблескивал тусклым серебром крохотный имперский орел Германии, с «хакенкройцем» — свастикой Гитлера. Боже, да этот символ запрещен еще в 1946 году, после Нюрнбергского процесса, а сейчас — 1973… Нет, не девятьсот семьдесят третий, а вовсе наоборот — две тысячи сто… Плевать какой!

Сергей яростно сворачивал одежду в комок и зачем-то пихал неопрятный клубок в отверстие на стене предбанника, похожее на щель мусоропровода. Затем ткнул пальцем в крупную зеленую кнопку, расположенную у внутренней двери бункера. Я зажмурился — сверху ударил тугой поток воды перемешанной с чем-то вроде мыла, однако не мылом. Ливень продолжался минуту-полторы, затем пошла обычная вода, без запаха примесей.

— Дезактивация! Хочешь принести ядерную пыль в чистое жилище? — Сергей, на мое удивление весьма деловито сунул указательный палец в сканер внутреннего замка, но когда вспыхнул красный сигнал, отдернул руку. — Меня не пропускает, попробуй сам!

…Я скатился по металлическому трапу кубарем, ударился головой о поручень и наконец-то потерял сознание.