Местность была неблагоприятной для византийских войск, лишённых простора, необходимого им, чтобы развернуться, перестроившись из длинных маршевых колонн в широкие боевые ряды. Кроме того, сельджуки заняли проход Циврица, которому предстояло стать полем боя до основной битвы, ибо их лучники расположились на склонах по обеим сторонам, готовые пускать во врагов стрелы или спуститься, чтобы атаковать более слабые подразделения.

Это был именно тот защитный ответ на вторжение, который, как мы увидим, предписывали византийские руководства по военному делу, особенно трактат «О стычках» (“De velitatione”).

Итогом стала крупномасштабная засада на оперативном уровне, при которой тактические преимущества означали нечто большее, чем простая сумма частей: преимуществом засадных лучников над лучниками, находящимися внизу, была сила тяжести; даже самая мощная конница здесь бессильна, потому что она не способна подниматься по склонам, а силы, расположившиеся на высоте, могут выбирать, когда им лучше оставаться там, а когда – спускаться, чтобы атаковать врага внизу; именно повозки с обозом были почти полностью уничтожены. Сельджуки отвратили непосредственную угрозу от своей столицы, но у них не хватило сил для того, чтобы разгромить войско Мануила. Оно в большинстве своём уцелело и отступило, но наступательный натиск империи уже иссяк.

Поражение в проходе Циврица не привело ни к каким немедленным последствиям. Мануил не был низложен, как Роман IV Диоген после своего поражения при Манцикерте в 1071 г., сельджукские войска не выступили на Константинополь, а крестоносцы не нацелились на своих покровителей-византийцев в минуту слабости последних.

В последующие годы империя оказалась не способна восстановить свою военную силу, чтобы вернуть себе инициативу. Для этого требовалось прежде всего политическое единство в правление успешных императоров, административная эффективность при сборе налогов и ещё большая эффективность в наборе вооружённых сил. Но вместо политической сплочённости рядов правящей элиты, то есть прежде всего самого двора, налицо была пагубная раздробленность на партии, из-за которой более слабая партия вынуждена была обратиться к помощи войск Четвёртого крестового похода, то есть к многонациональному сборищу сварливых и голодных королей-разбойников и незадачливых паломников, блистательно управлявшемуся венецианским дожем Энрико Дандоло, которому удалось извлечь реальные выгоды для своего города из беспорядочного насилия крестоносцев.

Далеко не впервые иностранные войска, призванные претендентами на престол, решали, кто будет править Византией. Хазары, булгары и русы – все они выступали в этой роли, но это не приводило к далекоидущим последствиям, потому что сильное византийское чувство самоотождествления, стойкая мораль и сохранившиеся в силе административные возможности всякий раз обеспечивали полную реставрацию. Но в 1204 г. итог иноземного вторжения оказался гибельным, отчасти потому, что католики больше не соглашались с легитимностью православного правления. За год до этого силы Четвёртого крестового похода восстановили власть низложенного Исаака II (1185–1195 гг.) из династии Ангелов и его сына Алексея IV в качестве соправителя. Когда недовольный этим придворный Алексей V Мурцуфл сверг их, венецианцы и крестоносцы ответили на это 13 апреля 1204 г. приступом, разграблением и захватом Константинополя в своих интересах: они возвели на престол собственного католического императора. Колоссальная прочность Восточной Римской империи была наконец подорвана не степными кочевниками из Центральной Азии, не пылкими мусульманами, ведущими джихад, но своими же собратьями по вере, христианами, соперничавшими с ними в правах на одну и ту же римскую традицию.

Крайняя изменчивость стратегического окружения, с которой византийцам приходилось считаться, опять же иллюстрируется резкими контрастами. Когда крестоносцы ворвались в Константинополь, чтобы разграбить накопленные в нём сокровища (некоторые из них можно увидеть в Венеции по сей день), многие из тех, кто был в городе, могли вспомнить о том, что в дни их юности император Мануил I Комнин, казалось, вот-вот отвоюет Италию (точно так же, как значительная часть Анатолии уже была отвоёвана ранее). Возможно, византийское влияние проникло тогда глубже в Европу, чем когда-либо ранее.

Прежде империя несколько раз была на волосок от уничтожения, но всякий раз быстро восстанавливалась; однако за падением в 1204 г. восстановления не последовало. Когда Михаил VIII Палеолог захватил Константинополь в 1261 г., он стал править греческим царством, а не империей.

Спустя несколько лет Осман, талантливый военачальник, собрал и повёл за собой последователей, выступая в качестве ещё одного гази, хотя и сомнительного воина джихада: ведь на его стороне сражались и христиане. Султан Коньи протянул до 1308 г., но ко времени смерти Османа в 1326 г. его османлы («османские») последователи начали строить могущественное государство, которое использовало всёвозрастающую оседлость огузов и других тюркских мигрантов и обладало действенной способностью вводить важные новшества в военном деле. Но ни одно из этих новшеств не было важнее создания единообразного и строго дисциплинированного корпуса янычар (йеничери), «нового войска», предшественника всех современных армий, включавшего в себя всё, вплоть до военных оркестров. Территория на обеих сторонах пролива, находившаяся под контролем императоров в Константинополе (их титул всё более утрачивал своё значение), неуклонно сужалась в ходе непрерывных династических распрей, тогда как возрастающие потери налоговых поступлений ослабляли оставшуюся часть государства. Сдача султану Баязиду, прозванному Молниеносным (Йылдырым), казалась неизбежной к 1402 г., но вмешательство Тимурленга, притязавшего на происхождение и от монгольских Чингизидов, и от тюрок, уничтожило войско Баязида при Анкаре 28 июля 1402 г. Это позволило императорам в Константинополе протянуть до 1453 г., когда последнему из них довелось сражаться и погибнуть, проявив предельный героизм.

В деле организации и обучения своих войск, в изобретении тактических и операционных методов, в оценке своих стратегических решений византийцы были сформированы целой военной культурой, восходящей к Древней Греции и более ранней Римской империи; но они всё больше и больше полагались на собственные наработки, в корне отличные от прежних.

По мере того как, начиная с пятого века, накладывались всё новые и новые слои, эта особая культура сохранялась и передавалась, как это всегда происходит со всеми культурами, посредством установлений, обычаев, норм, а также изустно, но наиболее надёжно – посредством письменного слова. Древнегреческие тексты по военному делу были в подобающей чести, как и некоторые римские пособия, но византийцы всё больше и больше полагались на собственный растущий корпус военной литературы, в который входит множество подробных руководств, имеющих вполне практическое значение. У нас нет ни одного настоящего римского руководства по военному делу, т. е. пособия, написанного опытным военным для военных, но у нас есть несколько византийских руководств, имеющих несомненное практическое значение. Все они рассматриваются ниже, и не все приводимые в них рекомендации устарели.