Он умолк.

Он подумал: они смотрят на меня, словно дети, которых собрали для нагоняя, и они не знают, что будет дальше.

А дальше серебряным голосом заговорил Банко — Брюс Баррабелл.

— Меня, без сомнения, оборвут на полуслове, — сказал он, — но я считаю своим долгом заявить о своем несогласии. Если этот человек находится среди нас, то я думаю, мы все должны знать, кто это такой. Его нужно публично обличить и уволить. Мы должны это сделать. Как представитель профсоюза актеров я должен занять такую позицию.

Перегрин понятия не имел, какую позицию следует занимать представителю актерского профсоюза, и стоит ли ему вообще это делать. Он веско сказал:

— Собственностью театра воспользовались не по назначению. Репетиция была прервана. Это мое дело, и я предлагаю продолжить репетировать. Время для вмешательства профсоюза может настать в свой черед, если оно вообще потребуется. Если это будет нужно, я вам об этом сообщу. А пока что я должен попросить вас сесть, мистер Баррабелл.

И что, черт побери, я буду делать, если он не сядет, подумал он.

— Правильно! — пришел ему на помощь сэр Дугал.

Остальные что-то пробормотали в знак согласия. Было слышно, как Нина жалуется на слабость.

Перегрин спросил:

— Реквизитор, когда вы в последний раз заглядывали под крышку этого блюда?

— Я под нее вообще не заглядывал, — сказал тот. — Блюдо стояло на своем месте на столе, который вынесли на сцену, как только опустился занавес. На нем должна была лежать пластиковая голова кабана, но только на генеральной репетиции.

— Кто был за кулисами? Кто-то из рабочих сцены, актеров?

— Двое рабочих сцены, которые внесли стол. Они ушли на другую сторону сцены. И он, — кивнул он в сторону Баррабелла, — и еще один призрак. Дублер. Они залезли под стол как раз перед тем, как занавес снова открылся.

— Привычное дело для Банко, — сказал со смехом сэр Дугал.

— Могу я спросить: что ты хочешь этим сказать? — сказал Баррабелл.

— О, ничего. Ничего.

— Я настаиваю на объяснении.

— Ты его не получишь.

— Замолчите, пожалуйста! — крикнул Перегрин. Он подождал пару секунд и спросил:

— Кто-нибудь еще?

— Конечно, — сказал замогильный голос. — Я был здесь. Но совсем недолго. Я просто сообщил Макбету об убийстве. Я сошел с авансцены, быстро. Кто-то был там с моим клейдеамором. Я схватил его. Я побежал к задней части сцены, прикрепил его к ремню на поясе и вновь появился у трона, когда занавес снова открылся. Предыдущей сценой, — предался воспоминаниям Гастон, — была сцена убийства Банко. Клейдеамор никогда бы не стали использовать для такого дела. Он слишком большой и слишком священный. Возникает интересная мысль…

Он пустился в свойственные ему рассуждения.

— Спасибо, Гастон, — сказал Перегрин. — Это очень интересно. — Так, Банко был здесь во время этой сцены, — торопливо продолжил он. — Когда именно вы залезли под стол, вы помните?

— Когда услышал, как Макбет говорит: «Из резунов ты — лучший». Занавес был закрыт, и сцена между Макбетом и Гастоном — убийцей — происходила перед ним. В маске и накидке было душно и неудобно, я всегда до последнего тяну с тем, чтобы надеть их и спрятаться. Они соединены вместе, и на то, чтобы их надеть, нужно лишь несколько секунд. Ангус и Кетнес помогли мне. Я обернул накидку вокруг коленей и заполз под стол.

— А призрак-дублер? Тоби?

Молодой парень поднял руку.

— Я надел голову и накидку в гримерной, — сказал он, — и залез под стол сразу, как пришел сюда. У стола ведь нет одной стороны, и там на самом деле много места. Я ждал в задней части, пока не появился Брюс, а потом переполз вперед.

— Когда это блюдо поставили на стол?

Реквизитор сказал:

— Оно приклеено. Весь реквизит на столе, который не используется, прикреплен к нему. Я накрыл блюдо крышкой после того, как все подготовил.

— До начала репетиции?

— Да. И если кто-то думает, что это моя проделка с головой, то я бы в жизни этого не сделал. А если кто-то в этом сомневается, то я обращусь в профсоюз.

— Никто в этом не сомневается, — торопливо сказал Перегрин. Где вообще была эта голова? Где все головы? Они лежат вместе?

— В гримерной для статистов. Все вместе. Ждут генеральной репетиции на следующей неделе.

— Комната не заперта?

— Нет. И если вы спросите, у кого ключ, то он у меня. Молодые люди попросили меня открыть ее, и я это сделал, так?

— Да. Спасибо.

— У меня такие же права, как у всех прочих.

— Разумеется.

Перегрин какое-то время молчал. Он смотрел на знакомые лица актеров и думал: это нелепо. Он откашлялся.

— А теперь я спрашиваю, — сказал он, — кто из вас ответственен за эту проделку.

Никто не ответил.

— Прекрасно, — сказал Перегрин. — Я бы попросил вас не обсуждать это дело между собой, но, — добавил он едко, — я с тем же успехом мог бы попросить вас вообще не разговаривать. Но я хотел бы обратить ваше внимание вот на что: если вы намерены связать эти глупые розыгрыши с суевериями, окружающими «Макбета», то вы сделаете именно то, чего хочет виновный в этих проделках. На мой взгляд, этот человек горячо верит во все эти суеверия. Пока что не произошло ничего зловещего, поэтому он или она решил устроить какое-нибудь недоброе предзнаменование своими руками. Все очень просто и очень глупо. Будут какие-нибудь комментарии?

— Задаешься вопросом, — объявил Гастон, — когда поползли эти слухи и действительно ли в их основе лежит какой-то дохристианский ритуал, посвященный зимнему солнцестоянию. Поскольку пьеса имеет крайне кровавую природу…

— Да, Гастон. Позже, мой дорогой.

Гастон продолжал бормотать.

Сэр Дугал сказал:

— Господи, ну скажите же уже кто-нибудь, чтобы этот старый осел забыл про свои клады-моры и заткнулся!

— Как вы смеете! — внезапно взревел Гастон. — Я, который обучил вас поединку, совершенно достоверному во всех деталях, кроме настоящего кровопролития! Как вы смеете, сэр, называть меня старым ослом?

— А вот смею. Смею! — раздраженно заявил сэр Дугал. — У меня до сих пор все болит из-за физического перенапряжения, которое мне пришлось вытерпеть — и все ради того, чего можно было добиться хорошим притворством! Так что, если вы не замолчите, клянусь богом, я применю все ваши драгоценные приемы и заставлю вас это сделать! Прошу прощения, Перри, старина, но в самом-то деле!

Гастон вынул меч из перевязи и, выкрикивая оскорбления на ранне-шотландском языке, произвел мечом несколько агрессивных и опасных движений. Величественный Дункан, стоявший с ним рядом, вскрикнул и попятился.