самой не сказано ни слова. Такая фигура умолчания, которую можно наблюдать, например, в записках майора М. В. Данилова[930], находившегося в близком окружении П. И. Шувалова и имевшего отношение к разработке новых видов артиллерийского оружия, представляет несомненный интерес, но требует отдельного изучения.

Все перечисленные выше авторы в годы Семилетней войны были на военной службе, и большинство участвовало в сражениях. Исключение составляет Хомяков, который находился в тыловых полках и провел всю войну в маневрах, а также Климов, который почти сразу после пересечения прусской границы попал в плен. Более того, почти все мемуаристы, кроме Болотова, оставались на военной службе до преклонных лет или до конца жизни и обратились к созданию своих записок незадолго до смерти (кроме того же Болотова и Прозоровского). Таким образом, неудивительно, что значительная часть их мемуаров посвящена службе.

Как уже отмечалось ранее, русские мемуары XVIII столетия часто имеют форму несколько расширенной служебной «скаски» или записки[931]. Это связано с тем, что еще одним существенным отличием российской ситуации от европейской было отсутствие «контактных отношений внутри жанра»[932]. Ни один русский мемуарный текст не был опубликован на протяжении XVIII в. (исключение составляет «Похождение…» Хомякова, имеющее неоднозначную жанровую природу). Несмотря на то что мы встречаем неоднократные переклички сюжетов и свидетельства очевидного знакомства некоторых мемуаристов между собой, у нас нет оснований полагать, что они могли читать тексты друг друга или хотя бы знать об их создании. Безусловно, свою роль могла сыграть европейская традиция, но и ее значение не стоит преувеличивать, особенно для раннего этапа развития мемуарного жанра, когда пишущий человек еще не означал читающего. В этих обстоятельствах мемуарист с необходимостью обращался к хорошо знакомому ему типу биографического текста, а иногда даже брал его за основу: любой служилый человек неоднократно на протяжении жизни подавал такие документы в различные коллегии и конторы.

Ярким примером записок, построенных по такому принципу, являются воспоминания Ю. В. Долгорукова. Несмотря на то что их нельзя отнести к раннему этапу русской мемуарной прозы ни по году написания (1817), ни по году рождения мемуариста (1740), они по своей природе ближе не к создававшимся тогда же текстам, а, например, к автобиографии А. В. Суворова, поданной им в 1790 г. в Военную коллегию для Герольдмейстерской конторы при возведении его в графское достоинство[933]. Это довольно скупое перечисление военных походов с акцентом на получении чинов, служебном продвижении и семейных связях, а также чуть более подробном описании каких-то не очень значительных, с нашей точки зрения, но запомнившихся автору событий (например, истории о том, как при переправе через реку оторвались постромки и коляску понесло течением[934]). На эту странность такого типа мемуаров обратил внимание еще Пекарский, задавшийся вопросом: почему автор «с любовью описывает одни только предметы и события, не упоминая о других, по нашим понятиям более интересных?»[935] Очевидно, что многие события к 1817 г. уже изгладились из памяти Долгорукова, поэтому даже год начала Семилетней войны он указывает неточно и как бы между делом: «В 1755 году родитель мой из Рижских губернаторов назначен генерал-лейтенантом в армию; я был определен к нему в адъютанты капитанского чина, между тем война с Пруссией начиналась, а родитель мой оставался при прежней должности, и я переименован в капитаны»[936]. Далее следует перечисление событий 1757−1758 гг., включая ранение в голову при Гросс-Егерсдорфе, занимающее четыре предложения. Еще два абзаца посвящены первой осаде Кольберга. Столь же кратко описаны и остальные кампании этой войны, с чуть более подробным описанием осады Швейдница. Завершение войны Долгоруков комментирует так же бесстрастно: «В конце 1761 года Императрица Елисавета Петровна скончалась. Вступивший на престол Император Петр Третий прислал с курьером Графу Чернышеву повеление оставить Цесарцев, и соединиться с нашею армиею на Висле, куда мы и пошли»[937]. Мемуары Долгорукова не являются попыткой восстановить позицию себя тогдашнего или дать оценку тем событиям, они фиксируют наиболее важные с точки зрения службы факты биографии автора. В этом контексте Долгоруков отмечает два важных для себя обстоятельства того времени: службу под начальством графа З. Г. Чернышева и благосклонность Фридриха II, к которому он был послан от Чернышева с донесением и который обещал, что «без милости не оставит»[938]. Знакомство с Фридрихом – реализация очень важной для мемуаров функции, подчеркивание своей причастности уже в молодости к событиям мировой истории через связь с великим ее деятелем (в ранних русских мемуарах такую функцию обычно выполняют истории о знакомстве с Петром I, пусть даже в детстве). А вот служба с Чернышевым – значимый этап профессионального становления, школа будущего военачальника. «Счастливое предприятие, – пишет мемуарист, – быть под начальством Графа Чернышева, который, делавши три кампании при Цесарской армии, единствен был в знании, как войски водить. Признаюсь, что сия наука меня много выучила в последствии, по большому моему желанию быть, по настоящей службе, способным по деятельным знаниям и по хорошей памяти; по сим способностям я приобрел совершенную доверенность от сего редкого начальника»[939].

Способом профессионального самоутверждения является описание событий Семилетней войны и для М. А. Муравьева. Его мемуары близки запискам Долгорукова по форме и некоторой архаичности, что в данном случае не удивительно: Муравьев самый старший из рассматриваемых авторов, а его воспоминания были написаны уже в 1770‐х гг. Семилетняя война была расцветом его карьеры. Позже, хотя он и получал повышение, службу свою считал неудачной, сопровождавшейся недоброжелательством и в итоге разорением. Видимо, будучи человеком не очень уживчивым, он сам попросился в действующую армию, чтобы уйти из-под начальства А. П. Ганнибала, который его «гнал»[940]. Муравьев был военным инженером и квартирмейстером, поэтому он подробно перечисляет, где и какие он снимал планы, как наводил мосты, располагал лагерь, «кампамент» и, наконец, «ордер баталии». Поэтому его записки представляют собой важнейший источник по истории действий русской армии в Семилетней войне. В то же время мемуары Муравьева принадлежат к нередко встречающемуся типу текстов, представляющих собой оправдание перед потомками. Придя к концу жизни к полному разорению и не достигнув того, чего он, по собственному мнению, был достоин, он пытался показать, что дело не в его способностях, а в его несчастливой судьбе и строптивом характере. Этими рассуждениями Муравьев завершает мемуары: «Сим все мое продолжение жизни, службы Ея Императорскому Величеству и предкам, о чем обстоятелно значит выше. Теперь продолжать прекращаю, окончав же сие совершенно, всякаго о себе уверяю, чтоб каковую