“Как глупо! – сказала Элен . – Эти люди нас видели.

– А теперь вы сами посмотрите на них, – отозвался Торраль, пожимая плечами.

В каждом экипаже были мужчина и женщина или две женщины. Все эти парочки без исключения прижимались друг к другу гораздо теснее, чем до заката солнца, и позволяли себе тысячи вольностей, которые ночь почти не скрывала”.866

Мур пообещал достать книгу, но это оказалось задачей почти невыполнимой. В Ленинке книг не выдавали на дом. В Исторической библиотеке не выдавали на дом книг не по истории. В Библиотеке иностранной литературы не было русских переводов Фаррера. В районной библиотеке книг Фаррера вовсе не нашли. Мур позвонил Елизавете Яковлевне, но в домашней библиотеке тети Лили Фаррер оказался только на французском. Тогда Мур отправился на Сретенку, где находилось библиотечное справочное бюро. Середина дня, солнце палило “как в Сахаре”, но Мур не обращал внимания на жару. До Сретенки добрался на трамвае, но и здесь его ждала неудача. В одних библиотеках книг Фаррера не было, в других они были постоянно на руках у читателей. Пришлось возвращаться без книги. Из вестибюля станции метро “Кировская” (ныне “Чистые пруды”) Мур позвонил Вале и рассказал о своих походах. Единственное, что ему удалось, – получить адрес библиотеки, где книги Фаррера иногда можно заказать. Но вряд ли Валя расстроилась. Девочка увидела, что молодой человек полдня готов провести на ногах, исполняя ее каприз. Да еще какой человек – Мур, расчетливый, совсем не импульсивный Мур. Мур, которого не без оснований считали “тяжелым эгоистом”, ходит по жаре, ищет, теряет время ради нее. И при этом почти счастлив…

Мур пригласил ее на футбол, Валя сказала, что простужена, и попросила найти ей что-нибудь почитать. Таким образом, свидание их снова было отложено. На этот раз ненадолго.

В тот день были и еще две неожиданные встречи на улицах Москвы: с подругой Ирины и Мити, имени которой Мур даже не называет, и с братом Мули. От него Мур узнал, что Муля переехал в центр города и живет теперь в Никитском переулке. Но вряд ли это так уж взволновало Георгия.

Вечером он пошел на футбол с одноклассником по фамилии Кузнецов. Вернулся поздно, начал писать дневник, но в половине двенадцатого пришла Цветаева, Мур отложил дневник и тут же лег спать. Собственно, вот и весь день. Вроде бы ничего особенного в нем не было, если б не настроение Мура, не встреча с Валей, не разговор, с которого начался их роман, если говорить по-старому. Или их “отношения”, как принято говорить сегодня.

На следующий день Мур трижды звонил Вале. Потом она позвонила сама. Сказала, что у них был испорчен телефон, и назначила свидание на половину десятого утра. Там же, где хотела встретиться месяц назад. 14 июня они встретились на улице Кирова (то есть на Мясницкой) у входа в Главпочтамт.

Первое настоящее свидание… У Майи Левидовой Мур просто бывал в гостях, ходил вместе с нею в музей. Мирэль Шагинян навещала больного Мура в Голицыно. Но прийти в заранее условленное место только ради встречи с девушкой – такое в жизни Мура было впервые. Впрочем, небольшой формальный повод для встречи все-таки нашелся: Мур принес Вале кое-что почитать. Честно говоря, выбор довольно странный. Он принес ей книгу Михаила Левидова о Свифте с очень длинным, в духе XVIII столетия, названием: “Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях”. Думал ли Мур в этот момент о Майе Левидовой, которая его так и не забыла? Или просто решил просвещать свою девушку?

А еще Мур принес тоненькую, всего 92 страницы, книжечку очеркиста Владимира Козина “Взволнованная страна” – о Туркменистане. Вот уж совсем неожиданно! Правда, Валя вскоре рассказала Муру, что бывала в Средней Азии, даже жила некоторое время в Узбекистане.

Со своей стороны, Валя через несколько дней на очередное свидание принесет Муру сборник Сергея Есенина. Валя, как большинство ее сверстниц, любила есенинские стихи. От двадцатых и до конца восьмидесятых Есенин был, наверное, самым читаемым русским поэтом XX века. Место Пушкина как национального божества никто не оспаривал. Как и место Лермонтова – солнце и луна русской поэзии недосягаемы. Ахматову и Пастернака знала и ценила интеллигенция. А Есенина читали все. Власть создавала культ Маяковского, и Мур ставил его высоко. А вот многие его ровесники, советские юноши и девушки, “горлана и главаря” совсем не любили. Народным любимцем был Есенин. Поэт, не запрещенный советской властью, но и не поощряемый советской критикой, надолго затмил своих великих современников: “…из всей новой поэзии массовый читатель знает и любит по преимуществу Есенина, – писала Лидия Гинзбург. – Безыменский и проч. им просто скучен. Маяковский плохо понятен. Читатель, которого я имею в виду, слыхал, что Есенин упадочный, – и стыдится своей любви. Есенин – как водка, как азарт…”867

Точно назвал Есенина Валентин Катаев в своей знаменитой книге “Алмазный мой венец” – королевич.

Пока советские критики призывали к борьбе с “есенинщиной”, девушки учили стихи королевича наизусть, а молодые люди пели под гитару “народные” песни, сочиненные на стихи Есенина.

Любовь Вали к стихам Есенина понятна. Странно другое. Именно Валя, а не Цветаева познакомила Мура с его стихами, хотя была знакома с Есениным и даже собиралась писать о нем поэму. Но Мур стихов Есенина до июня 1941-го определенно не читал. Валя особенно рекомендовала Муру “Черного человека” и “Анну Снегину”.

Пожалуй, это дальше от интересов Мура, чем даже кирсановская “Гуцульщина”. Понравились ли Муру стихи Есенина? Трудно сказать определенно. В июле Мур приобретет даже две книги Сергея Есенина. Одну купит, другую ему подарит Митя. В эвакуацию Мур возьмет и томик “Избранного” Есенина. А в дорогу он брал или самые любимые книги, или книги новые, которые хотел обязательно прочесть. Есенин будет у него рядом с Расином, Корнелем, Дос Пассосом и Ахматовой. С другой стороны, Мур отнесет “любовь к Есенину” к общим недостаткам русских.

Но это будет позже. А пока, в июне 1941-го, Валя с Муром гуляли по городу, много беседовали. Мур больше говорил о себе, но искренне пытался найти темы, близкие своей подруге. Когда Валя призналась, что “ненавидит учителей и математику”, Мур согласился: да, учителя “довольно противные”. Украинка Валя терпеть не могла “гармошку и «русские» пляски”, и Муру это тоже импонировало: “Мы отлично флиртуем”. Ему нравилось, что у них с Валей “общие вкусы: мы ненавидим малышню и признаём, например, огромную ценность денег”868, – подчеркивал он. В общем, при всей разнице воспитания, опыта, привычек они в самом деле нашли друг друга: “Хорошо, что у нас есть общее: наша молодость, жизнерадостность, наблюдательность, отвращение к дурному вкусу. Два последние качества во мне доведены до крайности. Тогда как у Вали они еще почти в зачаточном виде, но ничего, и то хлеб…”869