Обменявшись еще несколькими язвительными замечаниями об их прошлом, Конрад перешел к настоящему. В мире существуют серьезные проблемы, сказал он, и корпорация нашла способ оказать помощь бедным и обездоленным. Не сочтет ли она возможным внести и свою лепту в облегчение жизни других, для чего могла бы воспользоваться именем Хилтон? Последний раз он затрагивал этот вопрос с Жа-Жа тридцать пять лет назад, когда они были супругами: предложил ей добровольно поработать в приюте для бездомных. Но ее это не заинтересовало. Непонятно, почему, прекрасно зная Жа-Жа, Конрад выбрал этот момент, чтобы снова привлечь ее к благотворительной деятельности. Возможно, он просто решил сделать еще одну попытку, от которой сам он ничего не терял, а Жа-Жа могла получить удовлетворение.

– Я предлагаю тебе это, потому что мне не безразлична… Джорджия, – сказал Конрад.

В первый раз за тридцать лет он назвал Жа-Жа этим именем. По словам свидетеля, это ее растрогало.

– Я и забыла, что ты называл меня так когда-то, – неожиданно грустно сказала она. – Это было так давно, Конни. Что с нами произошло?

– У нас еще есть время, – с улыбкой сказал Конрад. – Мы можем попробовать. Можешь начать благотворительную деятельность от своего имени. Это может стать первым шагом.

Она только молча и растерянно смотрела на него, словно оказалась на распутье между прошлой жизнью с ним и настоящим, где столько неприятностей, ожесточения и несчастий.

– Ну, так что скажешь относительно благотворительности? – спросил ее Конрад, возвращая к разговору. У них были противоположные цели. Она хотела, чтобы он дал ей денег. А он предлагал ей отдать частицу себя. Ей это не было нужно, поскольку участие в благотворительной деятельности Хилтонов не принесет ей никакого дохода.

«Было ясно, что разговор не принесет ничего хорошего», – вспоминал свидетель Хилтона.

– Что ж, дорогая, думаю, ты ясно высказалась, – сказал Конрад, видимо утомленный спором, встал и объявил, что встреча окончена.

– Я тоже так думаю. Хорошо, значит, мы обсудим этот вопрос в другой раз. – Она сказала, что ей пора ехать в Беверли-Хиллз примерить новую шубку из соболей. И добавила, что не очень чувствует его доброе отношение. – Конни, ты хотя бы попросил прощения за некоторые неприятные моменты в нашей с тобой жизни. Ведь они не всегда происходили по моей вине.

«Мы с Конни переглянулись, он высоко поднял брови, как бы говоря: «Какова?!» – и вздохнул».

– Прости меня, Жа-Жа. За все неприятности, какие я тебе причинил. Я действительно об этом жалею.

«Я чувствовал, что он говорит искренне, от всей души. Это было… очень благородно».

Удивленная Жа-Жа спросила:

– Это правда? Ты действительно об этом жалеешь, Конни?

– Да, конечно, – сказал Конрад и устало посмотрел на нее, видимо ожидая, когда она уйдет. – «Ни у одного человека не хватит богатства, чтобы искупить свое прошлое», – процитировал он Оскара Уайлда.

– Тогда хорошо.

– Так. на этом все? – спросил он.

Они уже собирались проститься, но, поскольку, по выражению Конрада, они встретились, чтобы выяснить отношения, Жа-Жа еще не чувствовала себя удовлетворенной. Согласно воспоминаниям Жа-Жа и свидетеля, она подошла к Конраду, подняла к нему лицо и сказала ему на ухо:

– За все эти годы ты ни разу не похвалил меня за мои успехи. – Она говорила без возмущения, а спокойно и твердо, как будто решила высказать ему все, что накопилось у нее в душе. – Так знай же, я сделала себя сама. Ни один мужчина ни черта не сделал для меня. Каждый день моей проклятой жизни мне приходилось бороться за выживание. Так что, пожалуйста, перестань меня судить! – Она взяла свою сумочку. – Вот теперь – все!

И с гордо поднятой головой вышла из кабинета.

– Разумеется, для меня гостиничный бизнес очень важен, – говорил Баррон Хилтон репортеру, давая интервью для Ассошиэйтед Пресс в своем солидном доме в Холмби-Хиллз. – Но больше всего – семья.

Можно было бы заметить, что его отец не всегда ставил семью на первое место, хотя и придавал ей большое значение. Он всячески заботился о своих сыновьях, но даже они подтвердили бы, что он уделял им не так много времени, как им хотелось бы. Но он был деловым человеком, поглощенным созданием своей империи, ему всегда не хватало времени. Империя была уже построена, но Баррон не пожелал идти той же дорогой, что и его отец. Он многому научился на ошибках Конрада и предпочитал все делать по-своему. Так, ему удалось поддерживать счастливый брак с замечательной женщиной, навеки ему преданной. «Для меня в ней весь мир», – сказал он о Мэрилин в 1977 году, мужем которой он был уже тридцать лет.

Хотя Баррон и Мэрилин всегда жили на широкую ногу, им удалось уберечь детей от негативного влияния роскоши. Дети их вовсе не были избалованными. Он усвоил опыт жизни Конрада и использовал его в своей семейной жизни. Самому Баррону приходилось собственными силами прокладывать дорогу, ему ничего не преподносилось на серебряной тарелочке, поэтому он приучал своих детей не зависеть от будущего наследства, а самостоятельно строить свою жизнь, и начать это как можно раньше.

В 1977 году дети Баррона и Мэрилин уже подросли: Баррону-младшему было двадцать десять лет, Анне – двадцать восемь, Стивену – двадцать семь, Дэвиду – двадцать пять, Шэрон – двадцать четыре, Ричарду – двадцать два, Дэниэлу – пятнадцать и Рональду – четырнадцать.

– У каждого из них свои особенности, свой характер, – сказала Мэрилин. – Но в каждом я вижу их отца. Они самолюбивы, как Баррон. Любознательны, как Баррон. Конечно, эти черты свойственны и Конни. Так что у нас яблочко от яблоньки Хилтонов определенно далеко не падает.

Влияние Конрада на Баррона, конечно, было заметно. «Баррон получил мощную компанию в виде корпорации «Хилтон» и развил ее в одну из самых по-настоящему знаменитых гостиничных компаний в мире, – заметил Билл Мариотт, глава их конкурента «Мариотт интернейшнл». – Дело в том, что Баррон был прирожденным бизнесменом еще до того, как он вплотную занялся гостиничным бизнесом». Как и Конрад, Баррон прислушивался к внутреннему голосу. Он старался не позволять эмоциям влиять на деловые решения, хотя порой это нелегко давалось. И подобно отцу, он доверял людям и верил в них. Однако в 1970-х ведение гостиничного бизнеса отличалось от того, каким оно было во времена Конрада. «В нем появились настоящие акулы, – сказал один из его друзей, – и Баррону приходилось быть более жестким, чем Конни, потому что время изменилось. Но Баррон шел с ним в ногу и к 1977 году пользовался огромным уважением и авторитетом среди своих коллег».

В 1970-х, когда Национальная комиссия по игорному бизнесу проводила слушания по вопросу легализации этого бизнеса за пределами штата Невада, одним из первых свидетелей она пригласила Баррона Хилтона. В 1971 году корпорация «Отели Хилтон» первой была зарегистрирована на Нью-Йоркской бирже как занимающаяся игорным бизнесом. Встав у руля корпорации, Баррон, которому в 1977 было сорок девять лет, стал одним из самых уважаемых и влиятельных отельеров. В 1966-м, когда он занял пост президента компании, ее доходы составляли около 6,6 миллиона долларов, а к 1977-му они возросли до почти 10 миллионов. К этому времени Хилтон владел или арендовал 148 отелей, включая «Фламинго» и «Хилтон» в Лас-Вегасе. Баррон получал жалованье порядка 150 тысяч долларов в год, но, как обычно, основной его доход составляли дивиденды от акций. В свободное время он любил летать на собственном планере над своим ранчо Хай-Сьерра площадью в 460 тысяч акров. Он планировал на высоте 18 тысяч футов, а бедной Мэрилин оставалось только тревожиться о муже, пока он всей душой предавался любимому занятию. «Парение в воздухе доставляет неописуемое наслаждение», – говорил Баррон.