Джо и Джоан были унижены, разбиты и обессилены. Когда Джо задумывался о своем профессиональном будущем, его сковывал паралич и охватывали оцепенение и всепроникающая тупая боль. Джоан воспринимала положение вещей по-философски. Она чувствовала, что еще способна сделать карьеру.

– Сами того не понимая, мы слишком полагались на свой алгоритм, а ведь, по сути, применяли те же методы анализа, что и другие. Чрезмерная увлеченность относительными показателями приводит в итоге к потере понимания, интуиции – словом, всего того, что так важно в инвестировании, – философствовала она.

– О да, конечно! – огрызнулся Джо. – Все мы такие умные теперь, задним умом. Кейнс[42] сказал: «Человеку свойственно привыкать к окружающей среде». Иными словами, на свою погибель мы считали, что наша дурацкая модель будет работать всегда.

Хотя Джо и разыгрывал из себя крутого парня, Джоан знала, как ему больно. На следующее утро, когда он сидел за письменным столом, она подошла к нему и, положив руку ему на плечо, протянула лист бумаги, на котором собственноручно написала строки из стихотворения Лонгфелло:

Джо прочитал стихи, и его глубоко тронули и они, и рука Джоан, все еще лежавшая на его плече. Он пожал ее и сказал:

– Ну, по крайней мере здесь звучит рифма.

– Так же как и между нами, – сказала она.

– Я знаю, – произнес он и положил лист в карман.

Оба почувствовали, что в этот момент стали еще ближе друг к другу. Вечером в поезде Джо вынул из кармана лист бумаги и еще раз прочитал стихи. Затем он спросил себя, как отреагирует Эмили, если найдет их, – и порвал листок на мелкие клочки.

В один сумрачный дождливый день Джо позвонили с поста охраны в вестибюле здания.

– Пришел Микки Коэн. Говорит, что работал здесь раньше. Он хочет повидаться с вами. Пропустить его?

Джо, конечно же, разрешил, и через несколько минут охранник позвонил снова. Этот армянин от скуки всегда проявлял интерес к известным арендаторам и неизменно называл их по имени каждый раз, когда они входили или выходили из здания.

– Он направляется к вам, Джо. Микки сейчас не очень хорошо выглядит, старина.

«Я тоже», – подумал Джо, но только хмыкнул в ответ на подобную фамильярность.

– Рад видеть тебя, дружище, – громко произнес Микки, обнимая Джо за плечи.

На секунду Джо обрадовался. «Это все тот же старый Микки, бурно выражающий свои чувства», – подумал он. Но затем почувствовал запах алкоголя.

Когда они вошли во временный кабинет Джо и Джоан, Микки крепко обнял ее, а она поцеловала его в щеку. Они заметили глубокие круги у Микки под глазами и одутловатые щеки. Впрочем, в последнее время он всегда выглядел немного опустившимся.

– Так как вы поживаете, ребята, и чем занимаетесь? – весело спросил Микки.

– Пытаемся во всем разобраться, – ответила Джоан. – Как ни странно, сейчас есть скрытый спрос на наши навыки управления инвестициями.

– Мне ли не знать, – ответил Микки и посмотрел прямо на Джо. – А как насчет денег? Вы все еще неприлично богаты?

– Ты шутишь? Я совершенно на мели! Только что умудрился снова потерять деньги, пытаясь заниматься трейдингом на этом ужасном рынке.

– Так сколько вы двое стоите сейчас? После стольких лет партнерства у нас не должно быть секретов друг от друга.

Джо замялся.

– У меня около семи миллионов, – хмуро сказал он Микки. – И не выплачен ипотечный кредит на дом, но я еще не влез в долги. Кроме того, у меня большие расходы на выплату процентов по кредиту, на жизнь и оплату обучения детей.

Джоан сказала, что у нее осталось четыре миллиона.

Микки тяжело опустил голову.

– А я вопреки всему надеялся, что ситуация у вас, ребята, получше моей. Мне очень нужно взять где-то денег в долг.

У Микки перекосилось лицо, и весь он как будто съежился.

– У меня серьезные проблемы. Мой леверидж меня убивает. Я взял в Citibank и J. P. Morgan кредиты на общую сумму 85 миллионов, а мое имущество стоит 50–60 миллионов, хотя в старые добрые времена я заплатил за него намного больше, около ста миллионов. Кто знает, сколько удастся получить за G-5, картины, квартиру и дома в разгар кризиса? Самое большее – 60 миллионов. Сейчас никто ничего не покупает. Картины старых мастеров и G-5 упали в цене минимум на 35 процентов. Банки требуют внести хотя бы символический платеж.

Джо чувствовал, что должен предложить Микки хоть какую-то помощь.

– Я могу одолжить тебе пару миллионов, – сказал он ему, хотя его и охватывал страх при мысли стать кредитором Микки. Как говорил когда-то Большой Джо, «если хочешь потерять друга, дай ему денег в долг». Но Джо понимал, что Микки сейчас находится на грани жизни и смерти.

– Мне нужно 10–15 миллионов, иначе меня лишат права выкупа заложенного имущества.

Он закрыл лицо руками.

– Я не могу поверить, что все потерял. Алчность, глупость и леверидж! Моя алчность, моя глупость и мой леверидж! Когда-то у меня было 350 миллионов, но все эти безумно дорогие игрушки, которые я покупал, а также леверидж погубили меня. В конце прошлого года я взял из ВА 15 миллионов, но эти деньги уже почти закончились. Расходы съедают меня заживо. Одних только процентов по кредитам – почти пять миллионов. А ведь приходится платить алименты двум женам и содержать свои дома, самолет и квартиру. Я разорен! У меня нет ни гроша!

Такова была жесткая, неприкрытая правда. Серьезность положения, в которое по глупости попал Микки, поразила Джо и Джоан. Теперь он пожинал плоды своего легкомысленного поведения. Неожиданно Микки заплакал. Он просто захлебывался от рыданий.

– Она меня бросила. Денег нет. Что со мной будет? – повторял он снова и снова.

От сильного смущения Джо не мог даже пошевелиться, но Джоан быстро встала и подошла к Микки. Она протянула ему бумажный носовой платок и положила руки на его поникшие плечи.

– Чем мы можем тебе помочь? Мы сделаем все, что в наших силах. Сейчас почти пять часов. Давай пойдем в Four Seasons и выпьем.

Микки резко встал, стряхнув ее руки. Он вытер глаза и направился к двери.

– Я ухожу, – задыхаясь, сказал он и, шатаясь, почти побежал по коридору к лифту. – Довольно с меня выпивки! Пожалуйста, не ходите за мной! Все кончено! Все пропало.