И они отпустили его.

Джо подошел к окну и посмотрел на окружающий мир. Перед глазами простиралось однообразно серое небо. В этот мрачный день не видно было ни малюсенького более светлого клочка, указывавшего на то, где находится солнце. Это показалось ему весьма символичным. Внизу виднелись мягкие очертания Центрального парка. Пришедшая весна едва коснулась его своим дыханием, и Джо заметил, что некоторые ветви уже неравномерно покрыты первой неуверенной зеленью, в сумраке дня казавшейся почти пурпурной. Он всегда любил это время года. Молодая листва выглядит такой хрупкой и нежной, но затем дни становятся длиннее и листья постепенно крепнут под мягким весенним солнцем. Джо вспомнил, как они с Джошем стояли в весенних сумерках на земле Вирджинии, глядя на верхушки деревьев, пронизанные последними лучами заходящего солнца. В этом году в его жизни весна не наступит.

В начале мая Джоан позвонил агент по найму. Он сообщил ей, что она произвела большое впечатление на руководителя аналитического отдела гигантской инвестиционной компании Alliance, много лет встречавшего ее на различных совещаниях. Поскольку этот руководитель искал сейчас кандидатуру на должность помощника и слышал, что Джоан осталась не у дел, он попросил агента по найму связаться с ней. Суть работы состояла в управлении, мотивировании и совершенствовании навыков четырнадцати аналитиков. Руководитель аналитического отдела Alliance хотел знать, заинтересована ли Джоан в этой должности. К концу месяца, пройдя ряд собеседований, Джоан получила официальное предложение. По прошлым меркам ей предлагали довольно скромный компенсационный пакет, но в сложившейся ситуации и это было неплохо: заработная плата в размере 300 тысяч долларов и возможный бонус, в итоге общая сумма доходила до 400 тысяч долларов.

Джо и Джоан обсудили предложение, проанализировав его со всех сторон. Их разговор был честным и открытым, хотя они так ничего и не сказали друг другу о своих чувствах и о том, чем все закончится, если их пути разойдутся. Боль, испытываемая обоими два последних года, а также недавние неудачи в трейдинге настолько опустошили их, что у них просто не осталось сил и энергии пробить разделявшую их стену сдержанности.

– Я должна принять это предложение, – в конце концов сказала Джоан. – Разве нормально сидеть в офисе, подобно двум зомби, парализованным прошлыми грехами и ошибками, всматриваться в экраны терминалов Bloomberg, но ничего не предпринимать? Скоро мы совсем оторвемся от мира инвестирования.

Джо оставалось только кивнуть головой в знак согласия.

– Превратности войны, – тихо произнес он.

Джо задумался: а получит ли он какие-либо предложения о работе? Кроме того, он знал, что им с Джоан нужно поговорить о своих чувствах сейчас, или этого не произойдет никогда. Он уже давно стоял перед дилеммой: уходить ли ему от Эмили к Джоан. И теперь ему предстояло сделать выбор.

В который раз Джо был потрясен тем, насколько все запуталось в его голове и жизни. Он отчаянно нуждался в какой-то точке отсчета, в гипотезе, на которой можно построить свои расчеты. Обрывки воспоминаний скопились в его голове, как грязная посуда в раковине. Они с Эмили просто отдалились друг от друга или их разлучил рынок? Теперь не в Эмили, а в Джоан он чувствовал родственную душу. Но вдруг его сознание будто осветила вспышка света – и он понял: он не может это сделать.

Решающим фактором для Джо стали дети. Они ходили за ним повсюду, когда он был дома, заглядывали в глаза, задавали вопросы, хотели посидеть рядом. Кроме того, Джо не знал, сохранятся ли между ним и Джоан дружба и близость, если у них не будет совместного будущего в инвестировании. Они не провели вместе ни одного уик-энда. Смогут ли они ужиться друг с другом? Джо не был в этом уверен, но все-таки от Джоан исходила аура тайны и возможностей.

Джоан изо всех сил пыталась не выдать своих чувств.

– А ты что будешь делать? – спросила она. – Тебя возьмут обратно в Grant?

– Исключено, – ответил он. – Все посчитали бы это протекцией. И потом, кому нужен такой портфельный управляющий после всего, что произошло? Я не мог бы снова работать аналитиком. Мне нет еще и сорока, но, похоже, я уже испорченный товар.

– Но ты останешься в Гринвиче и в этом бизнесе?

– Не знаю, – покачал он головой. – Но я хочу снова спать по ночам. Мне нужно время и место, чтобы, играя в мяч с мальчиками, не беспокоиться о том, не слишком ли рискованную позицию я занял. Хочу любоваться небом и читать хорошие романы. После твоего ухода я закрою офис, выключу чертов Bloomberg и смартфон и просто сделаю перерыв, чтобы залечить свои раны.

– Джо, ты остаешься в Гринвиче? – спросила Джоан, уже даже не скрывая своей боли.

– Не знаю. Недавно я разговаривал с Джошем. Я извинился перед ним за то, что он потерял бо́льшую часть денег, вложенных в наш фонд, и поделился своими проблемами. Джош – замечательный человек. Он сказал: «Почему бы тебе не построить дом на том участке земли у реки, который я купил когда-то? Мы могли бы сделать все вместе. У меня нет сына, которому я мог бы оставить свой бизнес. И может, ты согласился бы стать тренером школьной футбольной команды? Здесь очень простая жизнь, не требующая больших расходов».

Джо продолжал:

– Я рассказывал тебе когда-то о том дне, когда Джош купил этот участок земли. Мы с ним гуляли в сумерках, и над головами расстилалось только небо и звезды. Земля была такой зеленой и прекрасной, от травы и почвы исходил приятный, чистый запах! Тогда у меня появилась мечта когда-нибудь поселиться здесь. Меня всегда тянуло к земле, как Микки и весь Нью-Йорк тянет к деньгам и власти. Теперь у меня появилась возможность осуществить свою мечту и начать все сначала.

Джоан пристально посмотрела на него.

– Ты в самом деле собираешься сделать это, да?

– Да, я очень этого хочу. Здесь у меня нет будущего – только горькое прошлое. Я должен уехать из Гринвича. Мой дом стал похож на дом с привидениями. Я мог бы вложить оставшиеся деньги, все семь миллионов, в безналоговые облигации под 5 процентов, получать 350 тысяч долларов годового дохода, не облагаемого налогом, и жить нормальной, здоровой жизнью, в которой нет никакого рынка. Я мог бы спокойно спать по ночам и, пачкая руки, возделывать землю. Джош однажды процитировал мне строчку из стихотворения Роберта Фроста: «Земля уже принадлежала нам, а мы ей нет». Так вот, я должен сделать эту землю своей. Это единственное, что у меня осталось. Фондовый рынок, Гринвич, эта жизнь – все это больше не мое.

– Возделывать землю? А ты не будешь скучать по инвестированию? По сложным интеллектуальным задачам, стремительному темпу жизни, экстазу победы, активной деятельности? Рынок, наша игра – вот что было смыслом твоей жизни на протяжении пятнадцати лет. Сможешь ли ты просто отказаться от всего этого и уйти навсегда?

– Моя жизнь превратилась в руины. Игра, рынок, модель – все, что мы когда-то называли нашим делом, теперь терзает и мучит меня, а я терзаю людей, которых люблю. Сейчас наша игра приносит больше боли, чем радости. Меня преследуют ужасные ночные кошмары и сомнения. Нужно покончить со всем этим, пока я не погиб сам.