Король наклонил голову так, что они оказались лицом к лицу, чуть не касаясь носами.

– Надеюсь, ты не дошла до того, чтобы искать поддержки у Людовика!

– Мне нет нужды искать у него поддержки. Кажется, наш сын сам может о себе позаботиться.

Генрих выпрямился. Он был раздражен, но пока не хотел углубляться в расследование. Алиенора наверняка не зашла так далеко, думал он.

– Вон отсюда! – приказал он сыновьям. – И хватит морочить мне голову бесконечным нытьем и требованиями. Давайте выметайтесь! Я хочу один на один поговорить с вашей матерью.

Молодой Генрих и Ричард неохотно, как проказливые дети, вышли из комнаты, глаза их горели, а в груди кипела ненависть. Алиенора проводила сыновей взглядом, переживая за них, но Генрих сразу обратился к ней.

– Если я узнаю, что ты предала меня, – предупредил он абсолютно серьезным голосом, – я тебя убью.

– Меня это не удивит после того насилия, что ты мне уже продемонстрировал, – ответила Алиенора, стараясь держать себя в руках. – Генри, откуда у тебя столько ненависти ко мне? Неужели из-за того, что тебе невыносимо, когда я бываю права?

– Все дело в том, что ты, вместо того чтобы поддерживать меня, противоречишь мне, – ответил он. – Ты никогда не демонстрируешь мне надлежащей покорности, как то подобает жене.

– Никогда этого не делала! – грустно рассмеялась она. – Прежде тебе нравился мой характер – ты сам говорил мне. Но теперь я высказываю ту правду, которую тебе не хочется знать.

– Прекрати вмешиваться. Ты женщина, а это мужские дела.

– Тогда почему же ты послал меня сюда править Аквитанией? Значит, прежде ты считал, что я могу действовать разумно? Черт побери, Генри, да я во многих делах на голову выше тебя!

– По-твоему, ты имеешь надо мной какую-то роковую власть, да? – Муж ухмыльнулся, черты его исказились чем-то похожим на отвращение. – Так вот, это не так. Ничего, кроме раздражения, ты у меня не вызываешь.

– Я твоя жена и твоя королева! – возмущенно воскликнула Алиенора. – Тебе повезло. Ты женился на мне, а ведь у меня был выбор из всех принцев Европы. Но я всегда исполняла свой долг перед тобой. Все эти годы была тебе преданной женой и помощницей, когда это требовалось. Я родила тебе сыновей…

– Избави Господи! – оборвал ее он. – Жаль, что у меня нет других, и я не могу отказаться от этого неблагодарного дьявольского семени…

– Тогда тебе следовало жениться на одной из твоих шлюх и наплодить детей от нее! Может быть, Розамунда де Клиффорд не будет возражать. Или ты уже бросил ее, как бросал всех женщин, которых укладывал в постель?

Впервые за шесть лет между ними снова всплыло имя Розамунды. Алиенора произнесла ее имя наугад, потому что шесть лет ничего не слышала об этой девице – с той самой жуткой ночи, когда Генри признался в любви к Розамунде. Да Алиенора и не хотела слышать это имя. Все это время Генрих редко бывал в Англии, а потому она полагала, что его увлечение умерло само по себе. Но теперь по выражению его лица она поняла, что глубоко заблуждалась.

– Я никогда не бросал Розамунду, – сказал он, стараясь сделать ей больно. – Она здесь, в Лиможе. Приехала инкогнито с отдельным сопровождением. И не было ни одной ночи после ее приезда, чтобы я не спал с ней. Ну? Теперь твое любопытство удовлетворено? Я уже говорил, Алиенора, что люблю ее. Ничто не изменилось. Тебя я не люблю. Тебя я предпочитаю ненавидеть.

– Это другая сторона той же медали, – ответила Алиенора, не понимая, почему слезы готовы хлынуть ручьем у нее из глаз. – Скажи мне, Генри, ты ее бьешь так же, как бьешь меня? А в постели она удовлетворяет тебя так же, как я?

Он мрачно посмотрел на нее:

– Розамунда никогда не даст мне повода ударить ее. Она нежная душа. И да – она дает мне много радости – больше, чем когда-либо ты! Посмотри в зеркало, Алиенора, и задай себе вопрос, почему я больше не хочу тебя. Посмотри, какой старой каргой ты стала!

«Генри делает это, чтобы побольнее уязвить меня. Это для него способ отомстить мне за то, что он считает предательством. Я не должна принимать его слова близко к сердцу… Да и с какой стати? Я больше не люблю его, так почему это должно меня волновать?» Но Алиенора была честна перед собой и понимала, что это все равно волнует ее, что ей хочется вонзить ногти в белые щечки Розамунды и уничтожить ее красоту, хочется броситься на мужа, ударить его за эту жестокость… и за глупость! Алиенора с достоинством поднялась, взяла свечу и направилась к двери. Но Генрих остановил жену: протянул руку и без всяких церемоний схватил за запястье.

– Между нами все кончено, но мои сыновья еще молоды, – сказал он. – Их чувства легко подвержены влиянию, а преданность может быть поколеблена. Я начинаю подозревать, что некая рыжеволосая лиса испортила сыновей своими советами, похитила их у меня. Это так, Алиенора? – Он еще крепче сжал ее руку.

– Ты глуп, Генри, – презрительно ответила она. – И заблуждаешься. Причина этой трагедии – ты сам.

– Я не глуп, и я не заблуждаюсь! – рявкнул он. – Я ясно вижу, что моя жена злоумышляет против меня и науськивает моих сыновей.

– Ты больной! – воскликнула Алиенора и, выдернув руку, побежала вниз по лестнице.

Королева никак не могла лечь в постель. Она поймала себя на том, что ходит по тому самому дворику, где делилась своими заботами с Раулем де Фаем. В груди у нее бушевала буря. Они убивали друг друга – она и Генри, и ничего поделать с этим было нельзя. После убийства Бекета муж сильно изменился, погрубел, стал резким, недобрым. Он предал ее, пользовался ею, оскорблял ее. Сказал жестокие, непростительные слова. Она не верит в эти слова, не должна верить…

– Алиенора? – Из тени появился человек. Это был Раймунд Тулузский. Он озабоченно посмотрел на нее, и было в его глазах еще что-то – она прочла в них желание. – Извините, что вмешиваюсь, но у вас неприятности. Могу я чем-нибудь помочь?

Давно ли он здесь? Может быть, он ждал, в надежде встретить ее? С его стороны чересчур смело обратиться к ней по имени, а не по титулу. Это могло означать только одно: его амурный интерес. И как граф мог догадаться, что ей в такую страшную ночь именно это и нужно?

Алиенора молча подошла к Раймунду, нашла успокоение в его объятиях, сладкую радость в его поцелуе. Потом, незаметно проскользнув в его комнату, королева смотрела, как граф поедает ее жадным взглядом, пока она раздевается, а потом ложится голая на кровать. Делая это, Алиенора знала, что никакая она не старая карга, как жестоко обозвал ее Генри. И какой же благодатью было почувствовать, как снова после долгого перерыва оживает ее тело, как мужская рука ласкает ее, сжать жадными пальцами мужской член, удивиться восторженному чувству в глубине собственного чрева. Если она может испытывать все это, значит она не старая! А Раймунд стискивал и ласкал Алиенору среди смятых простыней, он со всей страстью обладал ею, и наконец она, достигнув вершины, вскрикнула от наслаждения пополам с болью.