Впрочем, дальше препираться водитель не стал. Сунув сигарету в рот, он наклонился, чтобы вытащить бумажник из заднего кармана брюк. Когда Даффи взял его права и сел с ними обратно в свою машину, незнакомец взглянул на меня из-под козырька своей кепки и поинтересовался:

– Как дела, приятель?

Я ничего не ответил.

– С семьей все в порядке?

Я все так же продолжал молча таращиться на него.

– Хорошо, когда есть семья.

Я молчал, и субъект с театральной невозмутимостью затянулся сигаретой.

Из машины появился Даффи и протянул ему права и свидетельство:

– Это вы стояли тут позавчера вечером?

– Нет, сэр. Мне об этом ничего не известно.

– Мистер О’Лири, поезжайте дальше. Доброй ночи. Не надо тут стоять.

– Это общественное место, разве нет?

– Не для вас.

– Как скажете, офицер. – Он вновь наклонился вперед и закряхтел, возвращая бумажник на свое место в задний карман. – Прошу прощения. Какой-то я в последнее время медлительный. Старею. Что ж, все там будем, верно? – О’Лири ухмыльнулся сначала Даффи, потом мне. – Хорошего вам вечера, джентльмены. – Он перекинул через плечо ремень безопасности и с преувеличенным тщанием его защелкнул. – Безопасность превыше всего! Офицер, боюсь, вам придется передвинуть вашу машину. Вы перегораживаете мне выезд.

Даффи уселся в свой автомобиль и слегка сдал назад.

– Мистер Барбер, спокойной ночи, – произнес субъект и неторопливо поехал прочь.

Даффи подошел ко мне и остановился рядом.

– Ты не расскажешь мне, что все это значит?

– Думаю, нам лучше поговорить.

– Хочешь зайти в дом?

– Послушай, Энди, ясно, что тебе сейчас не очень хочется видеть меня в своем доме и вообще видеть где бы то ни было. Я все понимаю. Мы можем поговорить прямо здесь.

– Нет, все в порядке. Заходи.

– Я лучше…

– Дафф, я же сказал, все в порядке.

Он нахмурился:

– Лори уже легла?

– Что, боишься с ней встретиться?

– Да.

– А со мной нет?

– Если честно, от такой перспективы я тоже не в восторге.

– Ладно, не переживай. Думаю, она уже спит.

– Не возражаешь, если я это заберу?

Я протянул ему биту.

– Ты в самом деле собирался пустить ее в ход?

– Я имею право хранить молчание.

– Думаю, сейчас как раз самый подходящий момент им воспользоваться.

Он бросил биту на сиденье своей машины и следом за мной вошел в дом.

На верхней ступеньке лестницы, скрестив руки на груди, стояла Лори, во фланелевых пижамных штанах и футболке. Она не произнесла ни слова.

– Привет, Лори, – поздоровался Даффи.

Она все так же молча развернулась и ушла в спальню.

– Привет, Джейкоб.

– Привет, – отозвался Джейк, которому воспитание и привычка не позволяли демонстрировать ни гнев, ни оскорбленную гордость.

В кухне я спросил у него, что он делал рядом с моим домом.

– Мне позвонил твой адвокат. Сказал, что не нашел никакой поддержки ни в Ньютоне, ни в Кембридже.

– И он позвонил тебе. Я думал, ты теперь работаешь в отделе по связам с общественностью.

– Ну да. Решил, что это будет моим персональным проектом.

Я кивнул. Не знаю, какие чувства испытывал в тот момент к Полу Даффи. Наверное, понимал, что, давая показания против Джейкоба, он поступал так, как должен был поступить. Я не мог считать его своим врагом. Но и друзьями тоже нам с ним больше не бывать. Если бы мой сын загремел за решетку без права досрочного освобождения, это случилось бы по милости Даффи, и мы оба это знали. Как говорить обо всем этом откровенно, ни один из нас не понимал, поэтому мы обходили этот вопрос молчанием. Это самое лучшее в мужской дружбе: почти любую неловкую тему можно игнорировать по взаимному согласию, и даже когда подлинная близость невообразима, можно продолжать идти параллельными курсами.

– Ну и кто он такой?

– Его зовут Джеймс О’Лири. Прозвище Отец О’Лири. Сорок третьего года рождения, так что ему сейчас шестьдесят четыре.

– Скорее уж, Дед О’Лири.

– С ним, вообще-то, шутки плохи. Он старый гангстер. Его послужной список начинается пятьдесят лет назад и читается как справочник по юридической практике. Оружие, наркотики, насилие. Федералы взяли его по обвинению в рэкете и участии в организованной преступности вместе с кучей других ребят еще в восьмидесятые, но ему тогда удалось отмазаться. Мне сказали, он тогда был громилой. Костоломом. Сейчас для таких дел слишком стар.

– И чем же он теперь занимается?

– Он – решала. Оказывает платные услуги, но так, по мелочи, ничего серьезного. Решает проблемы. Любого характера – должок выбить, неплательщиков из квартиры выселить, заставить кого надо молчать, все такое.

– Отец О’Лири. Интересно, чем ему насолил Джейкоб?

– Ничем, я более чем уверен. Вопрос в том, кто ему заплатил и за что.

– И?

Даффи пожал плечами:

– Понятия не имею. Видимо, кто-то, у кого есть зуб на Джейкоба. А это в настоящий момент довольно большое количество народу: кто угодно из тех, кто знал Бена Рифкина. Кто угодно, кого каким-то образом задевает это дело. Да вообще кто угодно, кто смотрит телевизор.

– Чудесно. И что мне делать, если я снова его замечу?

– Перейти улицу. А потом звонить мне.

– И ты поднимешь по тревоге весь отдел связей с общественностью?

– Я подниму по тревоге восемьдесят вторую воздушно-десантную дивизию, если потребуется.

Я улыбнулся.

– У меня еще остались друзья, – заверил он меня.

– Тебя возьмут обратно в ОПБП?

– Как фишка ляжет. Посмотрим, позволит ли им Распутин, когда станет окружным прокурором.

– Чтобы баллотироваться, ему нужна как минимум еще одна громкая победа.

– Да, и это еще один момент. Не видать ее ему как своих ушей.

– В самом деле?

– Да. Я тут решил немножко заняться на досуге твоим другом Патцем.

– Потому что тебя на перекрестном допросе этим мурыжили?

– Поэтому и еще потому, что вспомнил, как ты спрашивал про Патца и Лоджудиса и про то, не пересекались ли они где-то в прошлом. Почему Лоджудис так не хотел рассматривать его в качестве подозреваемого?

– И как?

– Ну, может, это просто совпадение, но они действительно пересекались. Лоджудис вел его дело, когда работал в отделе по расследованию дел о жестоком обращении с детьми. Это было изнасилование. Лоджудис переквалифицировал его в развратные действия и оформил как добровольную явку с повинной.