— Предо мной склонитесь, предо мной трепещите! Я Дахака, первый слуга могучего Аримана. У меня три головы и три пары глаз. Я живу с моим господином на горе Амура и поддерживаю его в битвах с премерзким Ахура-Маздой.

И зашелся чудовищным хохотом, от которого кровь стыла в жилах.

На северной стене пирамиды бился в конвульсиях какой-то тощий безумец с чахоточным румянцем на лице, время от времени бросая в толпу внизу отрывистые угрозы:

— Смотрите сюда, на меня, невольника жестокого Аримана! Я один из его приспешников, духов-элементалей, дэв пожара и красного мора. Смотрите, как я должен корчиться в спазмах огненной муки. Пожар в моих жилах, огонь в крови... Эгей, эгей!

И испускал кровавую пену изо рта на ступени алтаря.

____________

* Шкатулка, ларчик (грен.).

- 388 -

— Хе-хе-хе! — захохотал какой-то брат в куцем зеленом фраке. — Тере, фере, куку, стреляла баба из лука! Привет всем от Люцифера! Made virtute estote, carissimi! Diabolus claudicans sum — vulgoi* старопольский Дулибан или Kocтрубан, если это милее для вашего уха. Пришел прямо из пекла. Уф, там жарко! Грешки зудят, братцы милые, грешки жгут, о, так жгут, аж шкура трещит! Особенно эти плотские, хе-хе-хе, хорошенькие мои сестрички,— хе-хе-хе! Любезные afekty camis**...

Он протяжно свистнул в два пальца и исчез в толпе. Торжество постепенно превращалась в вакханалию безумцев. Потревоженные выдохами из уст пламенные языки в светильниках скорбно склонялись в одну сторону, словно умоляющие, простертые вдаль руки. В воздухе витала смесь ароматов левантийских благовоний, головокружительный запах масел, живицы и чад горелого дерева. Кто-то накинул на колпаки ламп, до сих пор пылавших ясным, ослепительно-белым пламенем ацетилена, черные кружевные абажуры, отчего их свет под этими темными завесами сделался каким-то угрюмым и скорбным...

На подиуме, обтянутом красным сукном, появились несколько жриц, уже пьяных от жертвенного вина, окружив танцевальным хороводом какого-то красивого молодого человека с фиалковым венком на голове.

— Дорогу Агни-Эросу! — кричал этот полунагой кумир. — Дорогу богу любви и огня! Аз есмь наивысшее и окончательное слияние двух божеств в одном лице — идеал, явленный чувствам столетья назад и воплощенный в нынешние дни!

— Осанна! Агни-Эрос! Приветствуем Огонь любви! Честь и слава тебе, Огненный Любовник! — единодушным хором ответствовали гебры.

А он, демонически улыбаясь, уже сдирал одежды с одной из танцевавших вокруг него тиад***.

____________

* Прекрасно, мои дорогие! Я хромой дьявол — попросту (лат.).

** Телесные страсти (лат.).

*** Участницы дионисийских парнасских оргий. Назывались так по имени Тийи, возлюбленной Аполлона, которая первой устроила на Парнасе празднество в честь Диониса.

- 389 -

Людзимирский-Атар нахмурился. Грозно протянул руку к этой распоясавшейся группе и быстро взглянул на вершину пирамиды.

Внезапно раздался медный звук трубы и поплыл латунными кругами со сводчатой платформы, вгоняя в трепет разнузданную шайку. Моментально затихло циничное хихиканье, погасли уже расцветшие на устах улыбки.

Перегнувшись через балюстраду, Атхрарван впился суровым взглядом в лицо Агни-Эроса и промолвил:

— Никчемный человек, зачем ты взял фальшивое имя и прельщаешь своих братьев? Пусты слова твои и тарахтят как пустые печные ведра. Блуд и разврат в устах твоих, сладострастье и распутство в сердце.

Тут он повысил голос и, спустившись на несколько ступеней вниз, так молвил ошалевшим собратьям:

— Зрю я, что утратили вы дух света и правды и пошли дорогой мрака и преступления. Зрю, запятнали чистоту святого Агни и позорно унизили глас веры. Загажены вами жертвенные алтари, божественный Огонь осквернен злыми нечестивыми стихиями, кои господствуют ныне в святилище благодаря вам, о малодушные!

Он снова сошел на несколько ступеней вниз и склонился над дымящим алтарем на углу пирамиды. Его резкое фанатичное лицо в проблесках колеблющегося пламени выглядело словно гневный лик какого-то бога.

— Ибо так говорил Заратустра: «Выбирайте! Вокруг человека бушует целый мир добрых и злых гениев. Воистину, человек является самым возлюбленным созданием неба. Однако зло тоже является свободной независимой причиной причин, и его следует покорить, а покоривши, отбросить прочь». Но вы, малодушные и слабые сердцем, не только не покорили, но даже облегчили его пришествие, потакая своему сластолюбию. Посему открыли вы врата силам злым и нечестивым. И вторгся в святыню вашу фальшивый и лживый язык, имя которому Ариман, и шестеро его сатанинских приспешников и слуг — дэвы.

— Атхрарван! — перебил его какой-то охрипший голос из толпы. — Мы уважаем твои глубокие знания и стальную

- 390 -

'

душу — но и ты всего лишь человек, и все, что ты скажешь, является всего лишь относительным и неопределенным. Ведь ты не отрицаешь, что люди давно считают огонь символом похоти и чувственных вожделений? Почему же ты гневаешься и удивляешься?

Верховный жрец резким движением поднял к небу разгоряченное лицо. Воцарилось глухое молчание. На мгновение показалось, что ему не найти ответа. Однако он, похоже, лишь собирался с силами и подбирал слова. Ибо внезапно, протягивая руки к гебрам, загремел мощным голосом восточного муэдзина:

— Фальшь и ложь! Именно здесь тлеет жар помешательства, в которое впала ваша вера. Огонь испокон веков является чистой и доброй стихией, ибо порождает тепло и движение, ибо дает жизнь. Символика, о которой ты упомянул, одержимый брат, является позднейшим творением, вторичным и фальшивым — это образ вырождения и путаницы первичных понятий, близких к правде и идеалу. Отцы наши столь чтили святого Агни, что, принося жертвы, закрывали уста повязкой фадам, чтобы не осквернить дыханием чистую стихию. Огонь является безупречным элементом и обладает очищающей силой. Ужель вы забыли о чистилище, в которое верят христиане?

Он на мгновение замолчал и с вздымающейся в волнении грудью смотрел куда-то далеко в пространство. Посреди торжественной тишины был слышен лишь звук лопающихся поленьев, что догорали на алтарях, и треск пламени...

Внезапно из стайки женщин у подножия пирамиды выступила стройная белокурая жрица в одеяниях римской весталки и, подойдя к верховному жрецу, закинула ему на шею розовые, украшенные браслетами руки.

— Пирофила! Пирофила! — зашептались в толпе.

— Любимый мой, — шептала женщина, прижимаясь к аметистовой пекторали Атхрарвана. — Разве я не молода и не полна жизни? Разве не стократ прекраснее, чем та холодная и льдистая страна идеала, о которой ты, впрочем, так красиво рассказываешь нам? Идем со мной, к братьям, и люби, как другие!

И подставила ему карминовые уста.

- 392 -

Но Атхрарван с блеском дикого гнева в глазах оттолкнул ее на расстояние вытянутой руки и