Но любители вечности все прибывают и прибывают. Поэтому мы не торопим события. Мы выполняем свои обязательства и никуда не спешим. Мы честные партнеры. Рано или поздно срок кончится у всех…

— Понятно… А что чувствуют ваши лампы?

— Вы, как государственный деятель, должны понимать, что это неважно, — ответил Розенкранц. — Совершенно не важно, что они чувствуют. Обычные человеческие переживания, не хуже и не лучше.

— Но с ними происходит одно и то же?

Розенкранц кивнул.

— Экономнее гнать все стадо через одну симуляцию. Я имею в виду, синхронно. Но вот повторять эту симуляцию раз за разом нельзя — упадет выработка агрегата «М-5». Нейронные связи и контуры надо обновлять. Нужен коллективный сон, меняющийся каждую ночь. И еще, конечно, необходима имитация родовой травмы в каждом цикле, это Судоплатонов вам верно объяснил. В конце или в начале — не играет роли.

— Моя разведка доносила, — сказал кукуратор, — что Гольденштерн успевает прожить целую жизнь с заката до рассвета. Но почти все его жизни обычные — серые, мучительные и малоинтересные.

— Да, — ответил Розенкранц. — Тут существенно не содержание, а скорость. Бесконечные ряды банок, работающих с максимальной нагрузкой. И никто уже не помнит, что снилось вчера. Мы только начали движение к этому идеалу. Но уверенно к нему приближаемся.

— А что такое тюрьма «Новая Жизнь», про которую говорил Ахмад? Кто там сидит? Чем они занимаются?

— Те, кто там сидит, не знают, что они в тюрьме, — улыбнулся Розенкранц. — Их там очень много. И со всеми происходит одно и то же… Неужели не догадались?

— Догадываюсь, — вздохнул кукуратор. — Гольденштерн, выходит, тоже трудится?

— Трудится, конечно. И вы трудитесь. Все в этом мире работники, разве духовник вам не объяснял?

— У меня тогда еще вопрос. Шейх Ахмад говорил про древнего змея… Про мозгового червя, стоящего за человеческой историей. Это правда?

— Да. Мы называем его «языком».

— Почему?

— Ну, во‐первых, он чем-то похож по форме. Во-вторых, что важнее, это и есть создатель второй сигнальной системы. Того самого языка, на котором творит ваш великий Шарабан-Мухлюев. Без второй сигнальной системы не будет никакого баблоса. В-третьих… В общем, как с мистерией Гольденштерна. Больше смыслов, чем поместится в вашей голове.

— Язык бессмертен?

— И да и нет. Он жив до тех пор, пока жив содержащий его человеческий мозг. Раньше мозг умирал вместе с телом — и в этом была проблема. Миграция языка из мозга в мозг была рискованным обременительным делом и сопровождалась смертью прежнего носителя. Но сейчас… Древнему змею больше не нужно менять дом.

— Значит, стать одним из вас уже нельзя?

— Почему же, — ответил Розенкранц. — Миграция перестала быть необходимостью. Но она остается возможностью. Вы добрались до этой комнаты и заявили о своем желании влиться в наши ряды. Это осуществимо. Язык вполне может в вас войти, покинув прежний мозг.

— И кто согласится на такое? Кто перестанет быть богом?

— Я, — ответил Розенкранц. — Я жду того, кто займет мое место, отпустив меня на свободу… Именно поэтому я и подметаю пол в тревожном боксе. Я жду, когда на очередной банке замигает лампочка. Вдруг повезет…

— А что случится с вами? С вашим мозгом?

— Не занимайте себя этим вопросом, — сказал Розенкранц. — Я весьма древнее существо, провел много времени в загробных скитаниях и давно нашел для себя долину покоя и последний приют…

Кукуратор вежливо улыбнулся, как делал всегда, когда слышал непонятную чепуху.

— Увы, судьба не отпускает меня, — продолжал Розенкранц. — Найти преемника непросто. Понимаете ли вы, каково мне столько лет глядеть на эти мигающие белые лампочки — и ошибаться опять и опять?

Кукуратор пожал плечами.

— Вы вот даже нарядились практически Розенкранцем, — продолжал Розенкранц ворчливо. — Немного с вашей стороны самоуверенно, вы не находите?

Кукуратор улыбнулся еще вежливей, чем в прошлый раз. Те, кто знали его, испугались бы этой улыбки.

— Наступает важнейшая минута вашей жизни, — сказал Розенкранц. — Но вы думаете не о том. Банки, Гольденштерны, баблос — это просто. Сложно другое. Вы хоть понимаете, какие моральные проблемы встают перед окончательными бенефициарами существующего миропорядка?

— Мне надоело понимать, — ответил кукуратор. — Я хочу стать. Таким как вы. Одним из вас.

— Но хоть в этом вы уверены?

— Уверен. Абсолютно уверен.

— А как же ваш рай? Ваш уютный садик? Ваша рыжая девочка?

— Мой рай — это шалаш по сравнению с тем, что вы мне показали. Канава с нечистотами.

— А три божественных телефона?

— Я полагал, что сила там. Но я не знал. Я же говорю, теперь я видел. Я правда заглянул за край. Я готов.

— В таком случае, — сказал Розенкранц, — бесчеловечно заставлять вас ждать. Если вы хотите стать моим сменщиком, вам следует пройти испытание.

— В чем оно?

— Вы должны победить меня в поединке и найти вход в наш мир. Догадаться, где он. Шагнуть в нужную сторону.

— Как именно? Я что, войду в лабиринт?

— Примерно, — сказал Розенкранц. — В определенный момент вам нужно будет сделать правильный выбор. Если вы сделаете его верно, вы победите. Гольденштерн станет Розенкранцем.

— Можно подробности?

Розенкранц отрицательно покачал головой.

— Вы уже знаете все необходимое. Все было вам открыто.

— Когда?

— Совсем недавно.

— Это как-то связано с… э-э… мистерией Гольденштерна?

— И да и нет.

— Вы говорите загадками, — сказал кукуратор.

— Именно, — ответил Розенкранц. — Загадками, сказами, баснями и легендами. У нас, вампиров, это национальное…

Он залез на стол и снял с люстры ножны с рапирой.

— Вы хотите драться прямо сейчас? — спросил кукуратор.

— Ну да, — ответил Розенкранц. — Когда же еще? Давайте только допьем это замечательное вино, и убивайте меня к чертовой матери.

Спустившись на пол, он свободной рукой налил обе рюмки до краев и протянул одну кукуратору. Кукуратор положил на эфес правую ладонь и взял рюмку левой.

— Боитесь внезапного нападения? — засмеялся Розенкранц. — Не бойтесь. Я уже говорил вам, что я на вашей стороне.

— Если я проиграю, я умру?

— Нет, — сказал Розенкранц. — Но вы зашли слишком далеко, чтобы вернуться туда, откуда пришли.

— Я понимаю. Но я же не частное лицо. Я управляю Добрым Государством. Отвечаю за жизнь и безопасность многих людей. Кто меня заменит?

— Может быть, Шкуро… Нет, лучше Судоплатонов. Точно, Судоплатонов.

— Но…

— Не волнуйтесь, смуты не будет. На время переходного периода ваши государственные функции возьмет на себя искусственный интеллект. Ваши проявления, бро, довольно несложны — мы смоделировали их на пятнадцати мегатюрингах. Достаточно переключить пару разъемов, и никто ничего не заметит. Даже ваша рыжая девочка.

— Ахмада вы тоже смоделировали?

Розенкранц кивнул.

— На Ахмада понадобилось почти двадцать. Но он пока настоящий, потому что больше не скребется в нашу дверь. А ваш трамвай уже подан к перрону.