Классическими примерами нелегалов являются Рихард Зорге, Вильям Генрихович Фишер, известный всему миру как Рудольф Абель, и Конон Трофимович Молодый, послуживший прообразом героя замечательного фильма «Мертвый сезон». Но если обратиться к судьбе даже этих известных бойцов нелегальной разведки, имевших несчастье «засветиться» и с большим трудом возвратившихся на Родину, то она имеет вполне общую негативную черту. Настроение их успешных коллег, формировавшееся парткомами и руководителями разведки, сводилось к недоверию, отстранению от оперативной работы, ограничениям в любой деятельности, связанной с иностранными делами.

Хотя нелегальная разведка является святая святых любой спецслужбы и ее деятельность покрыта непроницаемой тайной, за последние годы в России вышло несколько книг, принадлежащих перу высоких профессионалов в этой области. Это, например, записки начальника нелегальной разведки генерала Юрия Ивановича Дроздова «Вымысел исключен». О своей многолетней практической работе на поприще нелегальной разведки рассказал Владимир Мартынов в книге «Явка в Копенгагене».

Специалисты считают, что в Советском Союзе нелегальная разведка находилась на исключительно высоком уровне. Об этом свидетельствует также большой массив литературы по этой теме, появившийся в последнее десятилетие на русском языке. Издано много книг и о советской контрразведке. Это не только историческая публицистика или мемуары. Есть среди них много томов и художественной литературы, сюжеты которых построены на вполне конкретных контрразведывательных операциях.

Об одном из самых громких дел такого рода я узнал, можно сказать, из самого главного источника — от Юрия Владимировича. Однажды он вызвал меня и протянул рукопись средней толщины.

— Прочитай до завтрашнего утра и напиши мне коротко твое мнение об этом произведении… — распорядился он. Потом добавил: — Мы раскрутили одно шпионское дело — работника МИДа Огородника, дали кое-какие материалы из него Юлиану Семенову, ты знаешь его, и он быстро написал об этом книгу. Речь идет о том, нужно ли его поправлять или можно рукопись передавать прямо в издательство…

Возвращаясь в свой кабинет, я припомнил, что Юлиан как-то рассказывал мне, что был одним из тех молодых писателей, кто встречался время от времени с самим Юрием Владимировичем, пользовался поддержкой его и многих генералов КГБ, в том числе и Бобкова. Он получал для своего творчества многие, недоступные другим литераторам, подлинные архивные дела ВЧК, НКВД и КГБ. Писал он быстро и интересно. Я не пропускал ни одного его романа и считал Юлиана чрезвычайно одаренной и яркой личностью. Тут же я погрузился в чтение. Оно было увлекательно, тем более что и до меня доносились отголоски этого дела. Я закончил читать роман Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить…» буквально к концу моего рабочего дня.

Новая «нетленка» Юлиана, как называли в среде журналистов и публицистов удачные сочинения, мне очень понравилась, и я с удовольствием изложил свои впечатления на бумаге, рекомендовав рукопись к немедленному изданию. Андропов, как оказалось на следующее утро, уже успел и сам прочитать новое произведение Юлиана Семенова. Оно ему также очень понравилось. Может быть, именно тогда у него родилась мысль создать в КГБ для саморекламы и пропаганды достижений спецслужбы через средства массовой информации особое подразделение, так называемое пресс-бюро. Оно было очень быстро создано, и в его задачи входили связь с авторами, которые могли бы своими произведениями пропагандировать успехи КГБ, а также информирование общественности через прессу о конкретных операциях разведки и контрразведки, с которых специально для этого снимался гриф «совершенно секретно». Но таким близким к КГБ авторам, как Юлиан Семенов, и некоторым писателям, бывшим сотрудникам спецслужб, секретные архивные материалы давались и до создания пресс-бюро.

Семенов, разумеется, не мог использовать в романе «ТАСС уполномочен заявить…» весь объем оперативной информации, который получил от Юрия Владимировича. В частности, он изменил некоторые фамилии героев и факты их деятельности. Так, например, он не пустил в ход версию, согласно которой чекисты, пришедшие арестовывать шпиона, вовсе не по недосмотру, а вполне сознательно, по приказу свыше, дали ему покончить жизнь самоубийством. Произошло это потому, что Огородник ухаживал за дочерью одного очень высокопоставленного партийного деятеля и уже стал фактически ее помолвленным женихом. Его очень полюбила мама невесты. Оглашение имени этого деятеля на следствии или судебном процессе могло вызвать эффект разорвавшейся бомбы, сопоставимый с падением генерала Серова из-за связи с Пеньковским.

В то же время этот деятель, которому очень тактично разъяснил ситуацию Юрий Владимирович, получил, таким образом, косвенную поддержку от КГБ и должен был впоследствии оставаться вечно благодарным Андропову и всячески его поддерживать.

Дело Огородника стало одним из самых громких в череде разоблачений иностранных агентов в СССР. На КГБ пролился в связи с этим дождь наград. В приемной Андропова я однажды стал свидетелем почти базарной ссоры между двумя генералами, занимавшимися этим делом. Начальник ВГУ Григоренко ругался с начальником Московского управления КГБ генералом Алидиным. Поводом для ссоры стало завышенное мнение каждого из них о собственной первостепенной роли в разоблачении американского шпиона. Они спорили о том, кто из них первым разоблачил Огородника и должен получить за инициативу его поимки орден Ленина.

«Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно», — как сказал поэт. Ведь на самом деле никто из них не был первым. Исходный сигнал о том, что американский шпион работает в важном подразделении Министерства иностранных дел СССР, пришел от одного из агентов разведок братских социалистических стран. Он был немедленно передан во 2-й главк генералу Боярову. Зная нравы начальства на Лубянке, я не уверен, что, повесив ордена на грудь генералам и офицерам КГБ за поимку опасного шпиона, первоисточнику информации сказали хотя бы спасибо…

…Андропов был назначен председателем КГБ, когда хрущевская «оттепель» уже тихо скончалась. Да и в тот период в советском обществе происходило такое, что никак не назовешь «весной социализма». Очень мало кто знал, что при демократизаторе Хрущеве и по его приказам армия и органы безопасности стреляли из пушек и стрелкового оружия по людям, выражавшим недовольство, в Тбилиси (1956), Темир-Тау (1959), Новочеркасске (1962) и в других местах. Весьма умеренные «инакомыслящие» получали при предшественниках Андропова, Шелепине и Семичастном, до десяти и даже до пятнадцати лет заключения! В том числе и студенческие группы. При этом такие суды проходили в сугубо секретном порядке, дабы «оттаивающая» общественность не стала возмущаться и протестовать. Так, при начале «оттепели» в 1957 году было сразу три закрытых процесса над группами диссидентов — Льва Краснопевцева (Москва), Револьта Пименова (Ленинград), Виктора Трофимова (Ленинград). В 1958 году осудили Сергея Пирогова (Москва), Михаила Молоствова (Ленинград). В 1960 году подошла очередь Александра Гинзбурга (Москва), в 1961-м — Владимира Осипова (Москва) и Левко Лукьяненко (Львов). В 1962 году были осуждены Виктор Балашов (Москва), Юрий Машков (Москва), в 1964-м — Николай Драгош (Одесса)… Все обвинительные документы по этим делам и оперативную подготовку осуществлял главк контрразведки КГБ.