Вестника доставили в Спицевское, где собралось несколько штабов колонн и дивизий Красной армии Северного Кавказа. Долгих совещаний их командиры и комиссары устраивать не стали: счастливая возможность ударить в оголённый тыл врага и захватить штаб выпадает не часто. В ночной рейд решили бросить Тимашевский пехотный полк.

Сформированный из иногородних крестьян станицы Тимашевской и ближайших к ней хуторов, полк потерял при отходе из-под Ставрополя до половины бойцов: в строю осталось немногим более двух сотен. Крайне утомлённых непрерывными боями, только что разбредшихся по отведённым квартирам на ночёвку, их подняли по тревоге. Для верности посадили на собранные наспех по дворам телеги, запряжённые в пару, и придали батарею из двух трёхдюймовок.

Хотя за ночь ветер поутих, четырёхчасовой путь по выстуженной степи вконец измотал и застудил красноармейцев. Солдатские длиннополые шинели и репаные серые шапки с отворотами тепла не сберегали, а греться куревом запретил командир[75]... Одолев 25 вёрст — полевыми дорогами вниз в долину, потом по мосту через речку Грачёвку, и далее мимо станции по просёлку — к рассвету скрытно подошёл к Константиновскому.

Передовая цепь — до двух взводов, — согреваясь на бегу, сбила сторожевое охранение казаков и ворвалась в юго-восточную окраину...

...Полковые и артиллерийский обозы 1-й конной дивизии ещё накануне вечером получили приказание с рассветом перейти в Петровское. Поэтому ездовые, обозные и неполная полусотня прикрытия уже были на ногах и одеты, многие повозки — запряжены и выведены со дворов на улицы.

Одни, посдёргав с плеч винтовки, залегли, где пришлось, и принялись яростно отстреливаться. Другие, сталкиваясь и матерясь, гнали обозы к северной окраине. Несколько казаков, пока красные не охватили село с востока, успели вырваться и, кто в седле, кто охлюпью, сломя голову кинулись вниз к бугристому берегу долины — за подмогой: на той стороне Калауса — вся 1-я конная.

Рявкнули трёхдюймовки, поставленные на дороге в версте от села. Первые шрапнели дымно лопнули высоко над крышами.

Воодушевившись, красноармейцы поднажали, оттеснили казаков к центру и всё-таки отхватили хвосты нескольких обозов. А с ними и летучку. Доктор успел спрятаться на гумне, а медсестра, схватившись за кнут и вожжи, пыталась умчаться на санитарной линейке, да замешкалась. Вцепились и в линейку с радиостанцией... Но молодой генерал Беляев, несколько дней как назначенный начальником артиллерии корпуса, выскочив из дома в одной нательной рубахе, матом и «наганом» собрал три десятка солдат артиллерийского обоза, бросился с ними в штыковую и отбил её.

Врангель со штабом, его ординарцы и конвой вынеслись из села с северной стороны — на просёлок, поднимающийся в Благодатное.

Спустя пару минут вдогонку за ними проревел «Руссо-Балт», виляя на наледях и отстреливаясь выхлопной трубой...

...Выступив с рассветом из Донской Балки и соседних Солёных хуторов, пять полков 1-й конной дивизии — среди ночи подошёл и 1-й Линейный — и два полка бригады Чайковского полезли на плоскогорье. Казаки, ведя коней в поводу, с трудом одолевали скользкую с морозной ночи крутизну. Колонны растянулись. Изрядно отстав, почти час карабкалась 2-я конно-горная батарея: упряжные лошади дымились паром, номера натужно налегали на колёса четырёх трёхдюймовок.

Выбравшись наверх, авангардом двинулся 1-й Уманский полк. Направляющая — тракт на село Рогатая Балка.

Белесоватое солнце не грело, а лишь слепило безжалостно. Не знал жалости и скаженный ветер: дул затяжными порывами, неистово и неуёмно, валил из седел, пронизывал кожухи и бурки. Меньше мёрзли те, кто сменил чувяки на отобранные у мужиков валенки.

Походные колонны не прошли и пары вёрст — четверти расстояния до Рогатой Балки, — когда натолкнулись на стену пуль: навстречу, ощетинившись штыками, с обеих сторон от дороги уверенно шагали длинные и густые цепи красной пехоты. За ними катили пароконные линейки с пулемётами.

Ветер подталкивал красных в спину, а в казачьи лица швырял сиплые протяжные слова: «Это е-есть наш по-сле-е-едний и реши-и-ите-ельный...»

Не выдержав, казаки попятились. Но Топорков, живо раскидав ординарцев, удержал дивизию в руках: батарее — не потерять бы орудия — приказал спуститься вниз, полкам — спешиться и рассыпаться в цепи. Выполнили, вопреки обыкновению, с удовольствием: широко растянув цепи через скошенные поля, укрылись за высокими, срубленными выше колен и уже высохшими будыльями. Коноводы рысью отвели лошадей на версту, за каменистые пригорки.

Позиции на левом фланге занял 1-й Черноморский полк, на правом — Корниловский конный.

Артиллеристы, наглухо затормозив колёса, живо соскользнули в долину. Орудия чудом не опрокинулись на резких поворотах тропы.

Помня о быстро пустеющих подсумках и патронташах, огонь казаки вели редкий.

Ещё реже поддерживала их батарея, занявшая боевую позицию на холме почти у самого подножия высоченного обрыва. Задрав короткие стволы в чистое небо, горные трёхдюймовки вслепую швыряли через гребень последние гранаты. Иногда, вздымая чёрные столбы земли и дыма, они разрывали красноармейские цепи, иногда ложились опасно близко к казачьим.

Красные остановились и залегли шагах в пятистах. Азартно охотясь мушками за всем, что показывалось поверх будыльев, жали на спуск без промедления. Стрельбу то и дело ожесточали их пулемётчики. Огонь был таким плотным, что о конной атаке нечего было и думать. Казакам оставалось изредка постреливать для острастки да молить Бога, чтобы очередная граната не свалилась по ошибке им на голову.

Как вдруг по цепям вихрем пронёсся будоражащий слух: красная конница налетела на Константиновское и захватила в плен весь штаб корпуса. Вместе с самим генералом Врангелем! Кто-то не поверил: «Та брешуть...» Кто-то всполошился: «А ну как правда?..»

Слух, сколь ни был невероятен и страшен, хотя бы отчасти подтвердился тут же: запорожцы повскакивали на ноги и побежали к коноводам, а те, ломая высокий бурьян, уже неслись карьером вместе с конями им навстречу.

Тех и других зажатой в кулаке подвёрнутой плетью отчаянно подгонял есаул Павличенко[76] — временно командующий 1-м Запорожским полком. Давно не мальчишка, но ещё тонкий и изящный по-горски, знатный танцор лезгинки стоя в седле, он вскочил, не обращая внимания на посвист пуль, на пригорок, чтобы казаки в этой сумятице отчётливо видели знаки его команд. Тем проще было ему самому заметить короткий взмах руки начальника дивизии: зачем-то подзывал ещё раз. Коновод уже подскакал с его ахалтекинским жеребцом чалой масти. Перехватив брошенные поводья, взлетел в седло и поймал стремена.