к перемирию, но если тот откажется, то он потеряет интерес к этому вопросу. Наконец, Людовик обратился к единственному вопросу, который действительно имел для него значение: что если герцог Бретонский откажется участвовать в перемирии? Эдуард сразу же насторожился и призвал короля Франции не вступать в войну с Франциском II, который, когда он был ему нужен, был его лучшим другом. Людовик поспешил оставить эту тему и снова начал шутить. Наконец, подозвав двух сопровождающих, он отправился к королю Англии, позаботившись о том, чтобы сказать "несколько добрых слов каждому из его людей".

На обратном пути в Амьен король Франции беседовал с Коммином. Он опасался, что Эдуард слишком серьезно воспринял его приглашение приехать и вкусить удовольствия его столицы.

"Он очень красивый король", — сказал он. "Он очень любит женщин и мог бы найти в Париже какую-нибудь возлюбленную, которая могла бы наговорить ему столько приятных слов, чтобы он захотел бы вернуться домой".

Предшественники Эдуарда, продолжал он, уже слишком часто посещали Париж и Нормандию. Как бы он ни желал видеть на троне Англии короля, который был ему и братом, и другом, он страшится его присутствия на континенте. Более того, король сказал Коммину, что он был очень разочарован жестким ответом Эдуарда на его упоминание о Франциске II, и он был бы более чем счастлив, если бы ему удалось убедить короля Англии позволить ему начать войну против Бретани. Людовик не мог отказаться от этой надежды и послал сеньоров де Сен-Пьер и дю Бушаж к Эдуарду, чтобы еще раз обсудить с ним этот вопрос, но Эдуард, чувствуя давление, холодно ответил, что если кто-нибудь нападет на его бретонского союзника, он снова пересечет Ла-Манш, чтобы помочь ему. Таким образом, Людовик был вынужден раз и навсегда расстаться со своими иллюзиями.

В тот же вечер в Амьене Людовик пригласил на ужин некоторых из самых влиятельных лордов Англии. Он, намеренно, не пригласил герцога Кларенса, но пригласил второго брата Эдуарда, молодого Ричарда, герцога Глостера. Последний будучи противником заключения мира, воздержался от участия в церемониях в Пиквиньи, но тем не менее, принял приглашение короля, и Людовик, подарил ему золотую посуду и несколько великолепных лошадей, которыми Глостер остался очень доволен. Когда трапеза уже должна была начаться, лорд Говард сказал королю, что, если тот захочет, то он сможет найти способ убедить своего господина приехать в Амьен или даже в Париж. Людовик не отреагировал, и уклонился от ответа, сделав вид, что очень занят мытьем рук. Впрочем он шепнул на ухо Коммину, что то, чего он опасался, вот-вот произойдет, и что Эдуард, похоже, намерен поразвлечься в столице. После ужина лорд Говард вернулся к этой теме. Очень деликатно король и его приближенные приступили к разрешению вопроса, объяснив, что это дело невозможное, так как король Франции должен без промедления уехать, чтобы разобраться с герцогом Бургундским. На следующий день, в среду 30 августа, был день Невинно убиенных младенцев "а в этот день, — объясняет Коммин, — король не говорил и не хотел говорить ни о каких своих делах и считал большим неудобством, если о них заговаривали, а потому чрезвычайно сердился на тех своих приближенных, которые, зная его привычки, тем не менее это делали".

Однако в то утро, когда Людовик коротал часы в своей опочивальне, Коммин решился нарушить правило, установленное его господином, и сказал ему:

Сир, несмотря на то, что сегодня день Невинно убиенных, если это необходимо, я расскажу вам то, что мне стало известно.

Тысячи англичан уже находились в Амьене (это был последний день, когда они могли воспользоваться милостью короля, так как на следующий день они должны были отправиться в Кале), все они, похоже, были вооружены, и еще прибывали те, кого никто не решались останавливать у ворот, опасаясь их разозлить.

Людовик не был человеком, слепо упрямым в своих привычках, поэтому, как рассказывает Коммин, "король сразу же отложил часослов, сказав, что сейчас не время блюсти почитанее Невинных". Затем он приказал Коммину найти капитанов англичан, чтобы узнать у них, не могут ли они удержать своих людей. Вскоре Людовику сообщили, что на каждого солдата, отправленного назад капитанами Эдуарда, "приходится двадцать вошедших". Однако Коммин сам зашел в одну из городских таверн и обнаружил, что большинство находящихся там англичан пьяны и довольствуются пением или храпом, из чего он сделал вывод, что реальной опасности нет. Затем король созвал свою охрану и сразу же отправился к северным воротам. Втайне он собрал часть своих латников и поставил их у городских ворот, а остальным приказал быть готовыми к любому развитию событий. После этого, когда королю принесли ужин в караульное помещение, он пригласил нескольких знатных англичан разделить с ним трапезу. В этот момент Эдуард, извещенный о беспорядках, в которых были виновны его люди, попросил отказать им во въезде в город. На эту неловкую просьбу Людовик ответил, что никогда не совершит такого негостеприимного поступка, но если Эдуард хочет послать некоторое количество своих лучников для охраны ворот, то он может поступать по своему усмотрению. Король Англии поспешил последовать этому совету, и вскоре, по приказу своего государя, многие из его людей, пошатываясь, вернулись в свой лагерь.

Перед тем как сесть за ужин, Людовик получил еще одно сообщение, которое его обеспокоило. В частной беседе Луи де Бретейль, гасконец, долгое время находившийся на службе у Эдуарда, заметил Коммину, что французы будут смеяться над королем Англии, как только он покинет Францию. Сеньор д'Аржантон попытался разуверить его в этом и, чтобы сменить тему, спросил, сколько побед одержал Эдуард IV на данный момент. Когда тот ответил, что король выиграл девять, Коммин спросил его, сколько он проиграл. Гасконец ответил, что его государь потерпел только одно поражение — то, которое он только что потерпел от французов, но позор от этого поражения будет таков, что перечеркнет все почести, которые принесли ему предыдущие успехи.

Когда Коммин рассказал королю об этом разговоре, Людовик сказал ему, "что это очень опасный болтун и что его следует держать подальше от разговоров". Он сразу же пригласил Бретейля к себе на обед в караульное помещение, где отвел его в сторону и попытался убедить остаться во Франции. Видя, что тот невосприимчив к его предложениям, Людовик дал ему 1.000 экю и пообещал позаботиться о владениях, которые у него еще оставались во Франции. Когда гасконец уходил, Коммин шепнул ему на ухо, как он надеется, что он потрудится над поддержанием дружбы, которая теперь зародилась между двумя их государями.

Вернувшись в свои апартаменты, Людовик уединился с