– Упаси Боже! Что вы?! Что вы, Лев Абрамович?! Я просто привык констатировать факты, какими бы они горькими не были. Мне не страшно умирать, потому что я понял, что я как божье создание гожусь для любого другого мира. Попробуйте сами перетасовать всех живых существ и найти в них то, что устоит перед любой Смертью, и может вы тогда тоже чего нибудь откапраете для себя и перестанете бояться, что у Вас отнимут всю Вселенную.

– Вы думаете, что я боюсь Смерти? – вздохнул Эскин.

– Что-то я заболтался с вами, пора уже и честь знать, – и в телефоне неожиданно раздался его смех, который может даже был и плачем, а потом Эскин услышал его приглушенный, и как ему показалось, зловещий шепот: «Число зверя – 666!»

Труп Альфреда Тарговица был обнаружен в одном из номеров гостиницы «Метрополь». То, что в ресторане этой же гостиницы Эскин отмечал свою свадьбу с Аллой, несколько его обескураживало.

Было ощущение, что какой-то хитроумный злодей решил всерьез поиздеваться над Эскиным.

Вся надежда на то, что вместе с поимкой Тарговица будет найден и его отец, рухнула.

У Амулетова была аппаратура с помощью которой он мог бы вычислить местонахождение Альфреда Тарговица, подслушивая их разговор, но по его же утверждению он никакого звонка от Эскина не слышал.

И потом Эскин хотя и разговаривал с продюсером около часа, но за этот час вряд ли бы Амулетов смог обнаружить, где скрывается Альфред Тарговиц, а затем и убить его.

К тому же Альфред в разговоре с ним намекнул, что судьбу его отца решали и другие люди, а не только он один, и что они хотели убить его отца. А уже последняя фраза Альфреда Тарговица о том, что он актер и сыграл свою роль, и теперь уже сходит со сцены, вообще была полна какого-то рокового предчувствия, будто он знал, что его убьют.

Алла с Лулу неоднократно пытались растормошить Эскина и увести в плен сексуального восторга, но Эскин был к ним временно равнодушен.

Он несколько раз встречался с Амулетовым и с Иваном Ивановичем – отцом Аллы, излагая им свои мысли об убийстве Альфреда Тарговица, но все эти мысли сводились к одному, надо во что бы то ни стало раскрыть это преступление, и тогда, возможно, будет найден его отец.

– Да, плюнь ты на все! Все равно ты ничего не добьешься! – говорил ему Амулетов.

– Не стоит драматизировать жизнь, – говорил Иван Иванович, – но надеяться, конечно, надо!

По звонку Ивана Ивановича к расследованию этого дела были привлечены лучшие криминалисты и оперативники столичного гувд.

Эскина несколько раз вызывали на допрос, а потом долгое время не беспокоили. В глазах Эскина уже стала складываться какая-то виртуальная картина этого мира, в которой царил один беспорядочный хаос.

Про себя он решил забыть эту запутанную и грязную историю, а по возможности не думать и об отце.

Самое скверное, что на почве внутренней борьбы с собой и с этим миром, а также после разговора с Альфредом Тарговицем, у Эскина развилась посттравматическая невротическая реакция, которая выражалась не только в одной бессоннице, в отсутствии аппетита и потенции, но и в особом нервном тике правого глаза, а также и в недержании мочи. Несколько раз обмочившись в постели с Аллой и Лулу, бедный Эскин был вынужден использовать детские подгузники.

В глазах своих драгоценных женщин он, безусловно, упал.

Сексом с ними он уже не занимался больше двух недель, то есть с того самого дня, когда ему позвонил этот злополучный продюсер.

Однажды Алла с Лулу посовещались между собой, и силой заставили его сходить на консультацию к психоневропатологу, который и поставил ему диагноз: «посттравматическая невротическая реакция» и назначил лечение.

Однако лекарства на Эскина почему-то никак не действовали. По шесть раз за ночь он вынужден был менять себе подгузники.

Вся их спальня провоняла мочой и дезодорантами, которыми Алла с Лулу нещадно обливали и постель, и стены спальни. От всяких парфюмерных запахов Эскина сильно мутило, а вскоре стала развиваться и какая-то аллергическая реакция. Стоило Алле с Лулу попшикать каким-то баллончиком с дезодорантом, как Эскин тут же сильно задыхался и кашлял. На глазах у него тут же появлялись слезы.

Он кричал на них, чтобы они не пользовались дезодорантами, они кричали на него, чтобы он прекратил мочиться в постель. Постепенно жизнь Эскина превратилась в сущий ад. Он пытался все еще храбриться, говорил, что это все временно и рано или поздно пройдет, но ни Алла, ни Лулу ему уже не верили, и вся их любовь к нему свелась теперь к одной только жалости, а еще к ожиданию от него детей, которыми они уже были беременны.

Амулетов, которому он абсолютно во всем доверял, неожиданно по-своему проявил к нему сочувствие, подарив ему на день рождения десять упаковок французских подгузников.

Больше всего Эскина взбесило, что этот «подарок» был вручен в присутствии многочисленных гостей, включая его тестя – Ивана Ивановича.

Конечно, хитроумный Амулетов сразу обратил все в шутку, говоря о том, что этот подарок предназначен для будущих детей Эскина.

Но намек был понят, и мало того, гости хотя и смеялись, но весьма принужденно. У Эскина было чувство, что весь мир решил отомстить ему за его существование в нем.

«Ну, подумаешь, я засадил его в психушку, – думал обиженный Эскин, – но я же его и освободил! А потом от Соньки-то я в конце концов отказался! А если ему не нравиться кормить и воспитывать моего ребенка то какого, спрашивается, черта, он вообще женился на моей беременной Соньке?!»

Это раздумье придало совсем неожиданный поворот его мыслям. Он вдруг вспомнил, что на своем допросе он скрыл от следователя, что в тот день, когда ему позвонил Альфред Тарговиц, он успел еще позвонить Амулетову и приложил трубку своего домашнего телефона к сотовому телефону, из-за чего Амулетов мог слышать их разговор, и таким образом, мог вычислить местонахождение Тарговица, а потом взять и убить его!

Ужасная дрожь пробежала по всему телу Эскина и он почувствовал, что опять обмочился, и чувствуя, что подгузник мало ему поможет, опрометью выбежал из-за стола в туалет. В туалете он совсем неожиданно подслушал разговор Аллы и Амулетова, которая признавалась Амулетову шепотом в том, что у Эскина недержание мочи.

– Да, ну, что вы, – воскликнул удивленно Амулетов.

«Надо же какой артист, – подумал Эскин, – и почему я раньше его не раскусил?! Надо же какая скотина!!!» Теперь Эскин желал только одного, рассказать следователю о том, как Амулетов мог слышать их разговор с Альфредом Тарговицем.

Ну, а если будет доказано, что он слышал их разговор, то он и есть убийца Альфреда!

На следующий день, в понедельник, Эскин уже сидел в кабинете следователя и торопливо, часто нервничая и моргая правым глазом, рассказывал, как он позвонил во время разговора с Тарговицем Амулетову и как прикладывал трубку одного телефона к другому.