Шапиро, Лутц и полковник Вильямс уже были вместе и что-то сосредоточенно обсуждали, махая руками в сторону укрывшихся в лесу отрядов.

Заполыхали деревья, столбы взрытой земли взлетели к небу, однако часть фехтовальных машин и соединений пехоты все же пошла в атаку. Они стремительно надвигались на израненную колонну, но продержались только до третьего залпа, когда огненный смерч поглотил их целиком.

Через минуту ветер развеял клочья перегоревшего дыма, и на почерневшей земле не оказалось никого.

Саломея очнулась, когда поредевшая колонна была уже на марше.

Она открыла глаза и увидела только полумрак, прорезаемый струйками света, проникавшими сквозь смотровые щели.

Салли поняла, что она внутри бронемашины, возможно той, на которой ее подвозил капитан Ольсен. Стоило ей пошевелиться, как она ощутила на теле тугие повязки.

«Ну да, я же ранена», – Салли вспомнила, что было перед таранным ударом.

За секунду до столкновения с потоком дольтшпиров она успела поднять манипуляторы, и основной удар пришелся на механизмы пушек.

Затем падение и темнота. Она потеряла сознание. А потом... Потом был капитан Ольсен. Он помог ей выбраться из кабины и понес ее на руках.

Саломея помнила, что позже она начала бредить.

Она видела Луща и Шапиро, солдат, которые ушли вместе с Жаком Монро. А еще она видела Торрика, который странно двоился у нее в глазах.

«Ужас», – подумала Саломея и, нащупав рукой стальную скобу, попыталась подняться. Она опасалась, что почувствует боль и слабость – такое случалось при прежних ранениях, но оказалось, что на этот раз ей повезло. Небольшое жжение в некоторых местах и заплывший правый глаз – вот и все повреждения.

«А что же с Бонн? – вспомнила она. В те последние секунды перед тараном она уже не видела, что происходило с ее напарницей. – Надеюсь, она тоже отделалась царапинами». Однако тут же Саломея подумала, что, если бы Бонн ранили, она лежала бы вместе с ней. Места в бронемашине было достаточно.

Правда, Бонн могла отделаться еще легче, ведь для нее это было в порядке вещей. Должно быть, она ехала на броне танка и смеялась, позволяя солдатам лапать себя. Эта разбойница уже признавалась Саломее, что хотела бы оценить «корнуэльских мужиков». При этом она смеялась так заразительно, что Саломея не могла на нее сердиться.

Ухватившись за скобу покрепче, Хафин подтащила себя ближе к горловине люка и, собравшись с силами, толкнула его крышку.

Яркий свет ударил в глаза. Салли зажмурилась и не сразу поняла, кто сидел на броне рядом с люком. Прикрывая глаза ладонью, она взглянула еще раз и не поверила себе.

«У меня снова бред», – решила девушка, однако лейтенант Монро не таял, не растворялся в воздухе, а, напротив, становился все более осязаемым и живым.

– Жак, – произнесла она, не узнавая собственный голос. – Жак, это ты?

Монро обнял ее бережно, чувствуя под руками твердые жгуты бинтов и бандажа.

– Это действительно я, – сказал он. – И я больше никуда не уйду.

– Никогда-никогда? – спросила Саломея.

– Никогда, – поклялся Монро и осторожно поцеловал Саломею в нос, единственное место на ее лице, не покрытое ссадинами и ушибами.

Так, обнявшись, они просидели несколько минут, раскачиваясь в такт припадающему на ухабистой дороге бронетранспортеру.

Вскоре справа показались окраины Люктинга и все тот же знакомый экипаж Мадраху.

Турган сам, не дожидаясь слуг, соскочил на землю и побежал наперерез колонне, выкрикивая:

– Пощадите, я не хотел! Меня заставили! Вы уйдете, а моему народу здесь еще жить! Пощадите!

Сидевший на головной машине Вильямс взмахнул рукой, и танки стали притормаживать. Солдаты угрюмо посматривали то на незнакомого им серолицего человека, то на зловещие конструкции, раскинувшие свои ветви над городом.

– Что ты хотел нам сказать, Мадраху? – спросил Вильямс, когда его «КХ» сбавил скорость.

– Не разрушайте мой город, военачальник Вильямс! Прошу вас! У меня не было другого выхода, кроме как поддержать Популара! Он здесь самый могущественный турган... Простите меня, я старался для своего города.

– Мы уходим, Мадраху. Мы уходим, чтобы никогда не возвращаться сюда, но, если кто-то попытается остановить нас на горной дороге, мы дотянемся до Люктинга и твой город опустеет, как опустели твои сухие деревья!

Последнюю фразу Вильямс буквально выкрикнул и указал на чудовищные ветвистые сооружения, на которых почти не осталось дольтшпиров.

С небольшим запозданием подбежали слуги Мадраху и тоже стали кланяться вместе со своим господином.

Колонна снова зарокотала двигателями, и танки покатились дальше, обдавая стоявшего на обочине Мадраху копотью выхлопов.

– Кто это? – спросил Жак, когда Мадраху, узнав Саломею, помахал ей рукой.

– Правитель этого города. Он никак не мог определиться и все время врал.

Тяжело переваливаясь через попадавшиеся под гусеницы булыжники, испещренные рубцами «лосфирги» поднимались по горной дороге. Солдаты-корнуэльцы тревожно оглядывались, не доверяя горам и глубоким ущельям, из которых в любую минуту могли появиться дольтшпиры.

Саломея их понимала. Всего лишь несколько дней назад она ожидала именного этого, и не напрасно.

Теперь она сидела на броне рядом с Монро и в его объятиях чувствовала себя защищенной. Ничего похожего она не испытывала даже в кабине своего безотказного «скаута». Но теперь его не было. Не было машины Бонн Клейст, и ее самой тоже не было. Остался в этой земле Грэй, здесь же осталась и Фэйт. А несколько часов назад Ловус принял еще четыре сотни солдат-корнуэльцев. Наспех забросанные глинистой землей, они навсегда сохранят верность этому миру.

Позади тянулись тридцать четыре уцелевших «лосфирга». Полковник Бертольд взял лишь те, которые наверняка могли идти своим ходом. Но даже и на них было много свободного места для размещения оставшихся в живых трех с половиной сотен солдат.

Как ни странно, Саломея сразу поверила Жаку, когда он рассказал ей о способе возвращения на Конфин. Наверное, потому, что он уже совершил невозможное и вернулся из небытия.

Солдаты, те вообще не знали, куда и зачем они направляются. Они лишь выполняли приказ, а Вильямс и его коллега полковник Бертольд были вынуждены смириться с собственными сомнениями, поскольку другого, более подходящего выхода из создавшейся ситуации они не знали.

– Я не верю тебе, Жак, – признался ему полковник Вильямс, – но я на тебя надеюсь. Я надеюсь на твое предвидение или на что-то другое, не знаю, как оно называется.

Когда колонна оказалась на самой верхней точке перевала, в долине разгорелся воздушный бой.