Наверху визгливо скрипнула дверь. Дик обернулся на звук.

Дверь на лестницу была открыта. Опираясь на перила, вниз глядела коренастая плосколицая женщина. Должно быть, выглянула на шум. А за ее плечом…

Дик поспешно перевел взгляд на сеора Зиберто. Незачем пялиться на невысокую фигурку, что встала в дверном проеме.

– Ступай прочь, – приказал Каракелли. – Снег с крыши сбросят мои люди.

– Вот еще! – громко возмутился Дик. – Я тружусь по обету! Мне, может, завтра отсюда уходить, так надо успеть работу справить, какая велена! А вы будете исполнять, что жрецы прикажут, и нечего перехватывать у других труды во благо Антары!

Наверху снова завизжала дверь. Дик не обернулся. Конечно, та баба спохватилась и загоняет пленницу в комнату.

Но ведь Лита слышала эти слова! Слышала, да?..

А сеор Зиберто махнул рукой и приказал охранникам:

– Пусть этот… этот добрый человек сбросит снег с крыши. А вы за ним приглядите.

* * *

Двигаясь покорно, словно марионетка в руках кукольника, Лита дала сеоре Модесте увести себя в комнату. Пленнице все труднее было сохранять на лице маску тупого, безнадежного отчаяния.

Капитан сказал: «Мне, может, завтра отсюда уходить…» Значит, этой ночью или завтра утром братья-небоходы выручат из плена свою сестренку!

А уж она будет ждать этой минуты. И если понадобится шарахнуть сеору Модесту по голове – она, Лита, шарахнет! Вот этим кувшином с водой!

Просторная трапезная была почти пуста: небоходы собрались на обед, когда большинство паломников уже расходились по своим послеобеденным делам.

– Многие здесь не едят, – объяснил Отец, поставив перед друзьями миски с кашей и положив резную доску с ломтями ржаного хлеба. – Из свиты эрлеты только слуги лопали в трапезной, а для дам и вельмож еду доставляли прямо в покои. И Зиберто диль Каракелли прислал одного из подручных, тот забрал хлеб и кашу для своих. А я-то надеялся, что Лита сюда придет. Хоть бы предупредил ее насчет сегодняшней ночи.

– Я предупредил, – гордо сообщил Дик. Кратко рассказал о своем визите к Зиберто диль Каракелли и навалился на кашу.

– Уже лучше, – кивнул погонщик. – А я приглядел, где можно взять для девочки лыжи, валенки и тулуп. Только не забыть на место всего этого добра положить деньги.

– Положим, – кивнул капитан. – Не хватало нам красть у богини!

Бенц огляделся, словно ожидая, что Антара сейчас явится дерзким «паломникам».

Трапезная, кстати, выглядела не хуже иного храма. Каменная, просторная, с высоким потолком на крепких балках. Стены были покрыты росписью: груды яблок, горы орехов, лукошки с грибами, снопы пшеницы и прочие дары земные. Дик подумал, что обитель наверняка не платила художникам, те радовали Антару своими трудами.

Бенц с удовольствием вспомнил свою утреннюю работу.

«Надо вечером напроситься дрова пилить. Пусть не гневается богиня на нас, бродяг».

– А я поболтал с парнями, которые бродят по ночам караулом, – вступил в беседу боцман. – Ходят по двое, по трое. До полуночи будут делать обход приезжие дворяне – ну, им же надо послужить богине! Их будут ставить в паре с местными, которые знают каждый закоулок. А после полуночного колокола паломники уйдут дрыхнуть, караул будут нести только люди Антары.

– И что это нам даст? – призадумался Отец.

– Много даст! – ухмыльнулся боцман. – Выцепил я одного, самого болтливого. И принялся подначивать. Мол, на башнях стоят часовые – это понятно. А вот за каким-растаким демоном по обители ходят караулы? Каких душегубов опасаются, зачем зады морозят? Ой, не думаю, что богине угодна такая дурость! Ежели кто трусит, тот пускай вышагивает по холоду, а я бы не стал. Я бы пересидел ночь в тепле, а наутро жрецам доложил: мол, все тихо, Антара милостива… Этот дурень обиделся, что я его трусом почитаю. Возьми да ляпни: они, мол, так и делают! При паломниках, конечно, придется караул нести честь честью. А после сигнального колокола, как последний паломник спать уйдет, они заберутся в пустой дом, подальше от покоев главного жреца. Затопить печь нельзя, дым могут углядеть со сторожевых башен даже ночью. Но лучше сидеть в нетопленом доме, чем слоняться на ледяном ветру. Он так уже не раз делали – и ничего, обошлось.

– И он тебе это выболтал? – удивился Отец.

– Вот такой дурень, – развел руками боцман. – Я, конечно, восхитился его отвагой и смекалкой.

– Отлично, – заулыбался погонщик. – Уже проще.

– Значит, уходим после полуночного колокола, – решил капитан. – Меньше опасность поднять переполох.

– Ну, хорошо, – прикинул Хаанс. – Вытащим мы Литу из дома… Кстати, как вытащим-то, чтоб не шуметь?

– Это я беру на себя, – рассмеялся Отец. – Я побывал у здешнего целителя, пожаловался на бессонницу. Он мне отсыпал травок, чтоб заварить сонное зелье. А я запомнил, что за травки и где он их хранит. Словом, расстараюсь, чтоб после ужина и Каракелли, и его люди спали очень крепко.

– А потом? Когда мы Литу вытащим?

– Будем уходить к Толстухе… Хаанс, правильно я ту сторожевую башню назвал? – повернулся Бенц к боцману.

– Верно. Это та башня, которую мы с Филином чиним. Она к лесу выходит.

Тут впервые заговорил илв. До этого он сосредоточенно жевал хлеб и грыз орехи, которыми его побаловал Отец. Но при этих словах боцмана он поднял голову и сердито чирикнул:

– Чиним… Какая же это починка? Издевательство над деревом!

– Почему? – удивился боцман. – Ты же такие ладные ступеньки сделал!

– Это не починка! – упорствовал Филин. – У двух опорных столбов в середине гниль! Долго не простоят! Уже сейчас башню можно свалить с одного удара. Если точно знать, куда бить. Там не сплошь гниль, а вроде как жила идет.

– Погоди-ка, – заинтересовался Отец. – Говоришь, башню можно свалить одним ударом?

– Да. Если ударить в точное место. Столб обрушится, башня просядет и тоже упадет.

– Вот оно как… Слушай, Филин, пометь для меня это место, куда надо ударить, чтобы свалить башню.

– Я сделаю затес когтями, – согласился илв. Он не спросил погонщика, зачем это нужно. Людские дела так сложны и запутанны!

Тут заговорщикам пришлось прервать беседу, потому что в трапезную заявились несколько человек из свиты знатной гостьи. Они расселись за соседним столом и принялись весело обсуждать комнаты в гостевом доме и работу, которую каждому из них велено выполнять. Не села за стол лишь златовласая фрейлина (она была одета не так нарядно, как в храме: скромное коричневое платье). Девушка махнула рукой, подзывая подростка, на одежде которого был вышит знак Антары. Тот поспешил подойти к ней.