– Сколько, сударь? – спросил удивленный Бризаль.

– Сколько смогут. Пусть тащат любую одежду. И прикупят немного синей ткани. А мы пока займемся подготовкой.

Через полчаса воины Франсуа уже достигли кромки леса. Барон приказал всем конникам спешиться и приступать к работе: каждый должен был из ветвей и сучьев изготовить как можно больше крестов с короткой поперечиной размером с человеческий рост. Солдаты рубили жерди и недоуменно переговаривались:

– Барон решил биться и заранее позаботился о крестах над нашими могилами?

Когда посланные в Жуаньи всадники тремя часами позже вернулись с ворохом одежды, Франсуа велел натягивать ее на готовые кресты. Получилось что-то типа пугал, которые он приказал расставлять вдоль дороги в ряды, по десять штук в каждом. Эта «армия» растянулась на несколько десятков туазов. Из ткани Романьяк велел сделать подобие королевских штандартов и, прикрепив их к жердям, расставить тут и там между пугалами. Впереди всего этого великолепия должны были размещаться конники, а по бокам – пешие воины.

Выстроив всех, Франсуа и Бризаль отъехали на сотню шагов вперед, чтобы оценить результаты своих трудов, и были потрясены: казалось, по лесной дороге, насколько хватало глаз, идет огромное войско короля. Де Бризаль расхохотался:

– Недурно, господин барон, очень впечатляет. Но что мы будем делать, если гугеноты не испугаются?

– Вряд ли они решатся напасть, – пожал плечами Франсуа. – Соваться в лес при таких обстоятельствах – чистое безумие.

День подходил к концу, на заснеженные поля спустились сумерки. Армия гугенотов шла быстро, надеясь к вечеру достичь Жуаньи. Суровая зима вынуждала их грабить города и фермы, мимо которых они проходили, продовольствия не хватало, но пока случаи дезертирства были редки.

Принц Конде и Гаспар де Колиньи ехали рядом, вполголоса обсуждая насущные дела. Неожиданно в первых рядах воинов наметилось какое-то волнение, к командующим подскочил граф де Шатоне и прокричал:

– Господа, впереди армия католиков.

Конде и Колиньи переглянулись.

– Это невозможно, – принц решительно покачал головой, – Генрих в двадцати лье позади нас.

– Извольте взглянуть сами, ваше высочество, – развел руками граф.

Еще раз недоуменно переглянувшись с Колиньи, Конде поскакал к первым рядам. И в изумлении застыл. Впереди, на широкой лесной дороге, уже с трудом различимые в вечерних сумерках, стояли войска Генриха. Королевские штандарты, развевающиеся тут и там, не оставляли ни малейших сомнений. Принц тут же приказал гугенотам остановиться, с грустью наблюдая, как в изумлении вытягивается лицо подъехавшего к нему Колиньи.

– Господи Боже, как они там оказались? – пробормотал адмирал.

– Кто ж знает… Что будем делать?

Граф де Шатоне настороженно сказал:

– Должно быть, они заметили нас раньше, чем мы их. Остановились и ждут.

Колиньи все еще не верил своим глазам:

– Нет, этого просто не может быть…

– Довольно, сударь, – раздраженно прервал принц. – Вы сами все видите не хуже меня. Некогда раздумывать, как они сумели нас обогнать, нужно срочно принимать решение. Считаю, что нам было бы выгодно напасть на них, пока они растянуты в длиннющую колонну, но… лес, темнота.

Колиньи озабоченно кивнул:

– Верно, ваше высочество. Но к утру они перегруппируются. Плюс их раз в пять больше.

– Да. К тому же наш обоз почти пуст… Заночуем в Сези, оттуда есть дорога на запад, пойдем на Орлеан и Шартр. Разворачиваемся!

Принц отдал команду, затрубили рожки, и огромное войско, неуклюже развернувшись, тронулось в обратную сторону. Небольшой конный отряд прикрывал отступающих сзади.

Анри де Бризаль, с радостным удивлением проводив взглядом удалявшихся гугенотов, повернулся к Франсуа и поклонился:

– Поздравляю, господин барон, вы в одиночку заставили бежать целую армию!

На следующий день, продолжая движение на север, отряд Франсуа встретился с войсками герцога Анжуйского. Радостно обняв «дорогого дядюшку», Генрих выслушал его рассказ о вчерашнем происшествии.

– Но где же армия Конде теперь? Ведь вы шли с юга, а я с севера. Гугеноты должны были оказаться между нами.

– Единственная лазейка для них – дорога на Монтаржи и Орлеан из Сези, – ответил Франсуа, – думаю, по ней они и направились.

– Что ж, тогда в путь, на запад, – провозгласил герцог.

Из всех детей Екатерины Генрих менее других нравился Франсуа. Он был взбалмошным и капризным, но сейчас Романьяк был рад его видеть. Барон соскучился по своей «сестре» и «племянникам», по Парижу, по дворцу и интригам.

Но пока о возвращении к старой жизни нечего было и мечтать. Отряд Франсуа влился в королевскую армию и вместе с ней направился вслед за войском гугенотов.

Несколько недель преследовал Генрих Анжуйский протестантов, но генерального сражения избегал. К концу зимы обе армии были измучены морозами и голодом, и принц Конде отправил к королю посланником кардинала Шатильонского, брата Колиньи, с предложением мира. Карл, крайне стесненный к тому моменту в средствах, согласился, и в марте 1568 года вторая религиозная война завершилась подписанием мира в Лонжюмо. Король издал «Эдикт об усмирении волнений», а гугеноты направили к нему делегацию, которая принесла торжественную «клятву повиновения».

* * *

И снова Франсуа вернулся ко двору. Король и Екатерина встретили его с распростертыми объятиями. Барон был назначен помощником канцлера Мишеля де л’Опиталя и с удовольствием погрузился в разработку законов и указов.

Королева хохотала до слез, услышав историю о войске из пугал. Она заставила Франсуа несколько раз пересказывать ее, в том числе и в присутствии фрейлин, которых этот случай тоже очень позабавил. С их легкой руки байка гуляла по дворцу, и весь католический двор от души потешался над доверчивостью Конде и Колиньи.

В начале лета двор переехал в Мадридский замок, что в Булонском лесу. Барон с удивлением увидел, что вокруг замка появился ров и охраняют его теперь тысячи солдат. Было ясно: Екатерина боялась. Франсуа заметил, что ее отношение к гугенотам изменилось. Однажды он задал ей этот вопрос напрямую и услышал такой ответ:

– Да, дражайший брат, теперь я смотрю на реформаторов по-иному. После того сюрприза – помните, когда они попытались захватить нас с Карлом? – я чувствую, что они не столько борцы за религиозные идеи, сколько самые обыкновенные бунтовщики. Они нелояльны короне. И все чаще и чаще я задумываюсь, правильна ли моя политика веротерпимости? Может быть, наоборот, стоило обходиться с ними строго, как и делал всегда мой дорогой супруг? Задушить кальвинизм на корню и не позволить ему распространиться по всему королевству? Понимая, что от моих решений зависит судьба Франции, я мучаюсь неуверенностью. Цель моя – сохранить процветающее государство, не дать разгореться большой войне, но верным ли путем я иду к этой цели? Ныне я нередко сомневаюсь в этом…