Она ничего не понимала. Все это напоминало плохую шутку. А фиолетовый свет придавал происходящему иллюзию странного, кошмарного сна.

Он понял намек, но покачал головой.

— Я не собираюсь тебя слушать. Ты и так уже все испортила, увидев меня. И что мне теперь делать? — спросил Убийца с тюльпаном. — Я ничего не имею против тебя, наоборот. Ты прошла через то же, что и я. Мы оба — цветы одного и того же больного растения. Я думал освободить тебя, когда покончу со всем этим. Но теперь уже не получится.

Его слова еще больше потрясли Хулию. Эта картина не укладывалась у нее в голове. Было особенно больно от того, что произносил их именно он.

Почему?

Три слога, застрявшие в горле. Она попыталась выплюнуть их, невзирая на кляп, но ей удалось издать лишь мучительный стон.

— Ты усложнила мне жизнь. Если бы все шло по плану, она уже была бы мертва, — объяснил убийца, кивнув на женщину, которая с испуганным видом следила за их разговором, — и моя работа была бы практически завершена. Последний акт уже на подходе, я вернусь к истоку наших несчастий и вознесу эту проклятую монахиню к алтарю ее прелюбодеяния, и это будет мой триумф. Вы не остановите меня. Вам выпадет огромная честь наслаждаться захватывающим финалом, который запомнит весь мир.

Сара Карретеро ерзала на полу и кричала, несмотря на кляп. Ее глаза молили о пощаде, слезы оставляли темные пятна на цементе.

— Ты не плакала, когда бросила меня в этом вонючем монастыре, — рявкнул убийца.

Хулия ощутила, как ее сердце разбилось на тысячу осколков. Они ровесники. Она начинала понимать. Он похож на нее — один из тех младенцев, что монахини отняли у матерей, руководствуясь своей извращенной трактовкой христианского милосердия.

Но ни одна из многочисленных версий мотива преступлений не заставила их заподозрить кого-либо из младенцев, родившихся в монастыре.

Почему?

К чему эта месть?

Ей очень нужно снять кляп и узнать его мотивы.

Хулия читала письма одной из тех женщин. Как он может быть так уверен, что Сара не плакала, оставляя своего ребенка? Как он может быть так уверен, что другие матери не сожалели о том, что им пришлось оставить там плод своего чрева?

Он чудовище, гребаное чудовище.

— Мммммм, — настойчиво мычала Хулия, растянув губы под клейкой лентой.

Но сделать она ничего не могла, кляп, обернутый вокруг головы, держался надежно. Она сможет говорить, только если этот человек, в чьих глазах он читает тревогу и разочарование, снимет его. Внезапно пришло осознание того, что она умрет, так и не не узнав ничего. Вопросы буквально рвались из ее горла. Ей не хотелось умирать, и тем более умирать, так и не поняв, что им двигало.

— Я знаю, ты ищешь ответы. Я потратил годы на поиски, — сказал Убийца с тюльпаном. — Но они тебе не нужны. Ты прошла через то же, что и я. Наша мать бросила нас. Сколько раз ты задавалась вопросом «почему» с тех пор, как узнала правду? Каждый день, верно? — Он принялся аккуратно срезать самые красивые тюльпаны. В левой руке потихоньку собирался букет. — Из эгоизма. Она предпочла жить как ни в чем не бывало вместо того, чтобы посвятить себя ребенку, которого она привела в этот мир.

Хулия обменялась взглядом с Сарой, которая поспешно покачала головой. Глаза женщины умоляли ее поверить ей. Она нуждалась в этом. Ее ждала смерть, но ей хотелось умереть спокойно, без чувства вины, которое наверняка преследовало ее всю жизнь.

— Ложь! — попыталась выкрикнуть Хулия. Ей это удалось или вышел очередной стон?

Убийца никак не отреагировал. Он по-прежнему занимался цветами. Он срезал цветы один за другим с дотошностью, которая контрастировала с напряжением в этом похожем на подземелье подвале, и аккуратно складывал их в букет.

— Ты обратила внимание на то, какой у них тонкий аромат? — спросил он, поднеся бутоны к носу. — Они такие красивые… Ты знала, что у тюльпанов тоже есть дети? Как и все цветы, они могут размножаться не только с помощью семян, но и посредством луковиц. Когда луковицы заболевали грибком, из них вырастали цветы, усеянные прожилками, похожими на раны или царапины. Ботаники называли их испорченными тюльпанами, но эти сорта были еще более прекрасными и особенными, чем оригинальные. И все были готовы платить баснословные суммы за их уникальную красоту. Я отец и создатель этих тюльпанов, которые будут сопровождать вас в последний путь. Это стоило мне многих лет работы и неудач, но настал наш великий день, и я не бросаю своих детей.

Хулия закрыла глаза. Он сумасшедший. Конечно, только сумасшедший сотворил бы такое с несчастными женщинами.

— Ты не часть моей работы. Тебе придется подождать. И твоя смерть будет не такой грандиозной, уж прости. Почувствуй, какой аромат, — сказал он, сунув букет Хулии. — Ты что, никогда раньше не замечала запаха тюльпанов?

Она покачала головой. Ей не хотелось вдыхать его. Как можно быть настолько не в себе?

— Не хочешь — как хочешь. Знаешь, они нравятся моей матери. Очень. Это ее любимый цветок. Вот почему я прощаюсь с ней таким образом. Они красные, как кровь принца Фархада, который сбросился с самой высокой скалы в своем царстве, когда услышал, что его возлюбленная Ширин умерла. И знаешь, что выросло там, где пролилась его кровь? Точно! Красные тюльпаны, как те, что у меня здесь, — он повернулся к пленницам со странной улыбкой. — Теперь ваша очередь. Возможно, то же самое случится с вашей кровью.

Он сумасшедший. Хулия посмотрела на Сару, которая отчаянно скулила в нескольких метрах от нее. В ее глазах она прочла отчаяние и непонимание, а еще мольбу о помощи, на которую ей нечем было ответить. Что происходит за этими холодными голыми стенами, что делают Сестеро и остальные?

Она не успела об этом подумать. Похититель показал ей небольшой флакон. Он капнул оттуда на носовой платок и обхватил Хулию за затылок, заставляя сделать вдох.

— Тебе пора отдохнуть. Танец скоро начнется.

А затем вернулась темнота.

Пятница, 2 ноября 2018

Песчаные отмели играли с морской водой, рисуя красивую импрессионистическую картину, где золотые тона гармонично сочетались с голубизной Бискайского залива. Это причуды отлива, тот волшебный час, когда устье становилось похожим на фотографию из альбома. Этим вечером туристов на смотровой площадке не было — странно, обычно здесь всегда толпился народ. С другой стороны, наступил ноябрь, и ничего удивительного, что по шоссе между Сукарриетой и Мундакой мчались лишь фургоны доставки и машины тех, кто спешил на работу или возвращался домой.

Его руки покоились на холодном каменном парапете, а пропитанный солью воздух ласкал лицо. Погода была странной, осенней, нечто среднее между прекрасным и неприятным. Небо нахмурилось, тучи касались вершин Огоньо и Сан-Педро-де-Ачарре, и солнечный луч проскользнул сквозь зазор, придавая близлежащему острову Исаро оттенок нереальности. Неподалеку плыла синяя рыбацкая лодка, и рев ее мотора смешивался с шумом волн, разбивающихся о пляж Лайда.