* * *

Сегодня я узнала, что такое ужас. Это был худший день в моей жизни. Я умирала от желания увидеть тебя, обнять тебя, встретиться с тобой после стольких месяцев ожидания. Я так надеялась увидеть зеленые глаза твоего отца, отраженные в твоих… И наконец момент настал.

Я искала хоть одно дружелюбное лицо, которое подарило бы мне душевный покой. Однако там были только они, злые вороны, с равнодушным видом кружившие в своих черных одеяниях вокруг этого ужасного пыточного ложа. Металл холодил мне спину, ремни сжали запястья и лодыжки.

Боль нарастала, частота схваток увеличивалась. Но это было не самое худшее. Хуже всего было слышать, как настоятельница прокаркала, что скоро я вернусь домой и продолжу жить так, будто никогда не грешила. Я не знаю, что меня больше всего напугало — ее обещание или ее обманчиво-дружелюбный тон. Если у меня и оставались сомнения по поводу того, что случится дальше, теперь все стало ясно. В тот момент я впервые пожелала, чтобы ты никогда не родилась.

Боль усилилась, и мне показалось, что мои ноги сломаются пополам. Ремни не давали мне их сомкнуть. Я хотела, я так старалась. Мне нужно было удержать тебя внутри, чтобы эти ведьмы не смогли прикоснуться к тебе своими когтями. Это странно — с одной стороны, я хотела, чтобы ты была рядом со мной, хотела смотреть на твое лицо и растворяться вместе с тобой в утешительных объятиях. С другой стороны, я боялась, что это начало конца.

Все произошло так быстро. Я даже не помню боль при родах. Все забылось, как только они сказали, что родилась девочка, и шлепнули тебя по ягодицам, чтобы ты заплакала. Я умоляла их позволить мне обнять тебя. Я просто хотела увидеть тебя, почувствовать тебя. Я пыталась сесть и обнять тебя, ощутить твое тепло, которое до этого было моим, но они не ослабляли ремни. Я никогда не чувствовала такого горя и едва ли когда-нибудь почувствую это снова.

Я до сих пор не знаю, как ты выглядишь, и не знаю, увижу ли я тебя когда-нибудь. Они увезли тебя куда-то, пока я завывала в муках. Потом я заснула в родильной палате, а теперь меня привезли в келью. Говорят, мне нужно отдохнуть. Как я могу отдохнуть, если даже не знаю, в порядке ли моя малышка? Как я могу отдохнуть, если не знаю, познакомлюсь ли я когда-нибудь с тобой?

Суббота, 3 ноября 2018

По ту сторону окна быстро начал мелькать пейзаж. Канал, который был характерен для пейзажа несколько минут назад, сменился обширными болотами и песчаными отмелями. Прекрасная панорама, но Сестеро ее почти не замечала. Она не видела баклана, который нырнул в море в нескольких метрах от рельсов и вынырнул на поверхность с серебристой рыбой в клюве. Она также не слышала разговоры редких пассажиров, которые вращались вокруг единственно возможной темы.

Ничего.

Все силы брошены на поиск этого мерзавца Аймара Берасарте, и его вот-вот обнаружат. Однако на душе было неспокойно. Они что-то упускают. Они с Айтором проверили хронологию событий, и у журналиста есть алиби на время убийства Арасели и Чаро. Тысячи слушателей слышали его в прямом эфире.

За окном показались причалы и заброшенная фабрика Муруэты. Чувство вины усилилось. Возможно, Хулия ужа мертва. Она и ее подвела.

— Хулия, — тихонько выдохнула она.

Внезапно она задумалась о связи Хулии с этим делом. Что, если ее не похитили, что, если убийца, которого они ищут, — женщина? Дочь, которая не остановится, пока не убьет свою настоящую мать…

Поезд остановился в Сан-Кристобале. Три пожилые женщины вышли, в вагон зашел старик в очках и берете. Несколько высоток, поспешно возведенных в шестидесятых годах для рабочих, приехавших издалека, на мгновение испортили вид.

Нет, это невозможно. Хулия не убийца.

* * *

Сестеро снова набрала номер Рауля. Длинные гудки остались без ответа. Как и раньше.

Черт.

Ей совсем не нравилась эта тишина. Скорее всего, Рауль сейчас под водой, среди крабов и угрей, и до сих пор ничего не знает о Хулии. Когда придут новости, он не сможет простить себя за то, что не участвовал в поисковой операции.

Однако она никак не могла выкинуть из головы, что у трех жертв были татуировки. Возможно, у убитой из Галисии тоже. Ей нужно было расследовать эту связь. У Хулии также есть татуировка, цветок дикого чертополоха. Сестеро упрекнула себя в том, что не придала этому значения.

Она встала. Старик в берете и две другие женщины в вагоне с любопытством посмотрели на нее. Им не нужно даже открывать рот, она и так знает, о чем они думают. Не местная. В этом вся суть региональных поездов — здесь все знают друг друга.

Она отошла в конец вагона и вздохнула. Затем вернулась на свое место. Что она могла сделать? Достав телефон, она набрала номер Айтора. Как проходят поиски детей девушек из Лурда? Ей не хотелось в этом признаваться, но она боялась, что в списке появится имя Рауля.

— Гоэнага, — напарник взял трубку.

— Есть новости?

— Вообще-то, да. Аймара Берасарте только что нашли в Пиренеях. Удалось перехватить сигнал его телефона, и патруль из Гражданской гвардии отправился туда. Никаких следов Хулии или Сары. В отеле в горах также подтвердили, что он прибыл в четверг вечером. Он не мог взять их с собой.

— Черт, что-то мне подсказывало, что это путешествие в горы — еще один ложный след, чтобы сбить нас с пути, — пожаловалась Сестеро. — Как продвигается поиск детей?

— Хорошо. Я уже опознал четверых. У нас есть пятеро, считая Хулию. Двое живут в Бильбао, один в Маркине, а третий прямо здесь, в Гернике. Я уже отдал приказ, чтобы их нашли. Ту, что в Маркине, уже удалось отыскать, она сейчас на рабочем месте на велосипедной фабрике. Скоро узнаем, где остальные.

Сестеро порадовалась успехам напарника.

— И еще одно… Рауль, татуировщик, случайно, не один из тех детей? — Едва она сказала это, как ощутила укол вины. Что она делает? Она настолько потерялась, что подозревала тех, кого не должна подозревать?

— Рауль? Который с нами работает? — Айтор на мгновение замолчал. Он что-то печатал на компьютере. — Нет, не совпадает. И он родился не в семьдесят девятом. А что?

— Да просто так, — отмахнулась Сестеро.

Прозвучал сигнал, предупреждающий о закрытии дверей.

— Где это ты? Ты разве не за кофе выходила? — спросил Айтор.

— Да… Объясню позже, — сказала Сестеро, не вдаваясь в подробности.

Тем временем пейзаж начал становиться монотонным. Море из голубого превратилось в черное, а зелень дубовых рощ на острове Чачарраменди и склонах Ачарре начала выцветать. Единственное, что пока побеждало в игре против темноты, которая начала прокладывать свой путь, — это золотой песок, который время от времени показывался из моря, образуя эфемерные островки. Устье было близко. Ночь тоже.