Определенную опасность стал таить в себе и отток немцев в русскую глубинку, где можно было довольно легко заработать приличные деньги. При этом широкий образ жизни русских способствовал все более распространявшейся приватизации. Одновременно, как во времена оголтелой русификации, по прибалтийским немцам вновь прокатилась волна отставок, которой противостоять смогли далеко не все.

В результате к уехавшим в Германию из ведущей прослойки в 1890-х годах в 1905–1906 годах добавилось еще примерно сто семей. О том же, как тяжело принимались подобные решения ответственными людьми, лучше всего свидетельствуют слова ландрата Макса фон Сиверса, сказанные им на заседании лифляндского Законодательного собрания в марте 1906 года: «Часто я становился невольным свидетелем того, как некоторые отцы, прежде чем отважиться обратиться к своим детям, запирались в комнате и, обхватив голову руками, долго не могли прийти к решению, стоит ли сказать им: „Спасайтесь! Берегите свои чистые сердца, дорожите образованием! Уезжайте отсюда! Здесь вам больше нечего ожидать!“, или призвать их остаться, осознавая при этом, что работа всей их жизни оказалась напрасной? Поистине, это были такие ощущения, которые способны потрясти даже очень сильного человека и заставить его засомневаться».

Общественное мнение осуждало, но ничего не могло поделать с тем, что с началом революции и до апреля 1907 года многие землевладельцы стали предлагать русскому Крестьянскому поземельному банку выкупить их наделы. Согласно сообщению в ведущей рижской немецкой газете, в Курляндии таких имений насчитывалось 34, в Лифляндии – 68, а в Эстляндии – 27, из которых вышеназванный банк скупил за указанный срок в Лифляндии 7 и в Эстляндии 2 хозяйства.

В целом же, однако, оседлость прибалтийских немцев тогда еще выдержала натиск, и многочисленные разрушенные поместья были быстро восстановлены. Но новая жизнь уже била ключом во многих областях общественной деятельности, в том числе и вне рамок планомерно проводимой национальной защитной работы.

Восстановление германской системы образования привело к подъему педагогического дела, что нашло свое выражение в прошедших трех немецко-балтийских съездах учителей. Немецко-балтийская школа возобновила свою главную особенность – издавна присущую ей автономность, что означало возврат к воспитательному духу, в котором чуждые муштре, но сформированные главенствующими обычаями дворянской культуры традиции сочетались с новшествами современной германской педагогики.

На прошедших в 1908 и 1912 годах съездах историков хорошо проявился научный потенциал в деле изучения истории края. Курсы же, организованные летом 1913 года на Рижском взморье во время каникул в высших учебных заведениях по инициативе историков фон Гарнака и графа Германа фон Кайзерлинга, объединили в качестве докладчиков прибалтийских немцев, снискавших имя и звание в Германии, и германских имперских ученых. Кроме Гарнака среди прочих на этих курсах со стороны Германии выступили лютеранский теолог и философ культуры Эрнст Трельч (1865–1923) и профессор педагогики в Мюнхенском университете Алоис Фишер, а от Прибалтики – доцент Дорпатского университета Леопольд фон Шредер (1851–1920), профессор классической филологии университета в Кёнигсберге и исследователь края Людвиг Дойбнер (1877–1946), а также Рауш фон Траубенберг из Геттингенского университета. Кроме того, Дорпатский университет представлял профессор богословия Карл Гиргензон (1875–1925), а Рижский технический университет – профессор Андреас фон Антропов (1878–1956). Эти курсы планировалось проводить ежегодно в качестве замены «утраченного германского университета». Однако разразившаяся вскоре Первая мировая война осуществлению этого плана помешала.

Тот факт, что тогда многие выдающиеся прибалтийские ученые творили не у себя на родине, что относилось также к писателям-новеллистам и поэтам, отдельным деятелям искусства и публицистам, означал прежде всего сужение с начала политики русификации духовного жизненного пространства остзейских провинций и существование независимо от этого потребности в открытии для особых дарований более широкого поля приложения усилий.

Из большого числа творивших в Германии перед началом Первой мировой войны немецко-балтийских поэтов, писателей и публицистов следует назвать лишь немногих – графа Эдуарда фон Кейзерлинга, тогда еще молодого барона Отто фон Таубе (1879–1973) и Манфреда Кибера (1880-1933). Тот же факт, что умершего в 1908 году писателя Юлиуса фон Эккардта в его публицистическом творчестве сменил Пауль Рорбах, говорил о переменах в форме стиля и образе мыслей, а также об изменении внешних и внутренних возможностей.

Начало войны разом изменило условия жизни в Прибалтике и предопределило крутой поворот в ее развитии, повлиявший на судьбу всех жителей края. Сначала сильный удар был нанесен по немцам – уже давно разжигавшаяся в России определенными газетами ненависть ко всему немецкому превратилась во всеобщее общественное мнение и стала направляться не только против Германской империи, но и против всего германского как такового, то есть и против немцев в самой Российской империи. Между тем в определенных немецких кругах в Прибалтике в начале войны симпатии были на стороне России, а большинством прибалтийских немцев военная служба против Германии рассматривалась как долг, который с неохотой, но все же следовало исполнять. Конечно, это являлось для них тяжелым внутренним грузом.

Однако русско-патриотические настроения у прибалтов быстро развеялись, когда особые распоряжения в находившихся недалеко от линии фронта провинциях перечеркнули всю прежнюю жизнь немцев – в августе 1914 года были закрыты немецкие школы, затем ликвидированы все общественные объединения и союзы. Причем в Риге, что невозможно забыть, по великодушию губернатора Звегинцова это прошло весьма корректно.

Потом последовал запрет на использование немецкого языка в публичных местах и на улице, а также на написание писем на немецком языке. Были запрещены немецкие газеты и проведены другие подобные мероприятия. Но наиболее неприятным явлением стал хлынувший поток самых нелепых доносов, направленных против прибалтийских немцев и повлекших за собой непрерывную цепь ответных мер властей – домашние обыски, аресты и ссылки. В Сибирь ссылались не только борцы за права немцев, но и простые мужчины и женщины. Так, из сотен немцев, подвергшихся ссылке, только на Лифляндию пришлось 33 пастора, исповедовавших лютеранскую веру. Причем среди различных поводов для отправки в ссылку было и участие в центральной московской немецко-балтийской организации по оказанию помощи германским военнопленным в России.

15 февраля 1915 года до Прибалтики дошел принятый закон о принудительной ликвидации немецких земельных владений в России[289], больно затронувший немецких крестьян в районах военных действий, а следовательно, и в Прибалтике, – со своих насиженных мест в принудительном порядке были переселены сотни семей немецких колонистов, что потрясло основы достигнутого в течение многих предыдущих лет. Не увенчалась успехом и приуроченная к сотой годовщине освобождения крестьян и поддержанная рядовыми эстонцами попытка эстляндского дворянства добиться в 1916 году утверждения разработанных еще в 1907 году проектов по проведению конституционной реформы.