С социально-политической же точки зрения характерными являлись мероприятия, способствовавшие оседлости безземельной части крестьянства. При этом крестьянские земельные наделы воспринимались как явно аристократические, но они таковыми и являлись. Одновременно прослойка владельцев крестьянских дворов (хуторов), так называемых «серых баронов», выделилась в уверенных в себе и, безусловно, наиболее экономически сильных хозяев.

Обстоятельства настоятельно требовали смягчения условий перехода земли от одного лица к другому, без чего о приобретении в частном порядке земельных участков безземельными крестьянами нечего было и думать. Однако об упразднении всех правовых ограничений не могло быть и речи. В 1895 году лифляндское дворянство предприняло попытку перейти на единонаследие как в отношении дворянских поместий, так и крестьянских домовладений, согласно которому преимущественное право наследника должно было защитить сохранение для семьи неделимого родового владения. Однако это предложение так и осталось проектом, так же как и более поздние попытки крупных земле владельцев планомерно создать внутренние крестьянские поселения на территории своих поместий, что должно было послужить заселению на их земле «морально надежных и экономически дельных людей».

О том, насколько трудным оказалось взаимодействие с правительством, свидетельствует судьба усилий, предпринимавшихся по возрождению школьного дела на селе, когда русские выдвинули неприемлемое условие проведения занятий на русском языке. Тогда же они потребовали отказаться от страхования сельскохозяйственных рабочих по старости и инвалидности, игнорируя пожелания прибалтийцев нивелировать в определенной степени правовые различия между дворянскими и крестьянскими землевладельцами.

Однако хуже всего было то, что правительство не разрешило усовершенствовать провинциальные конституции. Инициаторами в этом вопросе выступили эстляндские дворяне, которые в 1905 году под руководством предводителя дворянства барона Эдуарда Деллингсгаузена попытались инициировать изменение основного закона. Эта застарелая большая проблема, казалось, начала успешно решаться, когда в конце мая 1905 года данный вопрос был поднят на прибалтийской дворянской конференции в Риге, а летом того же года обсужден на заседаниях провинциальных Законодательных собраний. Однако из-за революционных событий 28 ноября произошло временное восстановление прибалтийского генерал-губернаторства с одновременным созданием всеобщего Остзейского совета (Особого совещания) в качестве совещательного органа при генерал-губернаторе, в работе которого должны были принимать участие 22 депутата от дворянства, главных городов и сельских общин всех трех провинций.

Прежде чем представить проект реформ в этот совет, по инициативе дворян данный вопрос обсудили на созванных провинциальных советах, делегаты на которые были избраны по тем же принципам, что и на Остзейский совет, только в двойном количестве. Они собрались осенью 1906 года и проработали предложения, которые были рассмотрены Особым совещанием летом и осенью 1907 года. По национальному составу его членами являлись 14 немцев, 4 латыша и 4 эстонца.

Решения Особого совещания в основном базировались на положениях, принятых на дворянской конференции в мае 1905 года, и предусматривали паритетное представительство крупных и мелких землевладельцев в новом устроении, центром которого должно было стать окружное собрание. Разработанный Остзейским советом проект устройства провинций и округов, генерал-губернатор в 1907 году направил в правительство, но он утвержден не был, и реформа не состоялась.

Причины, определившие такое поведение правительства, доподлинно не известны. Можно только предположить, что все оказалось отодвинутым в сторону из-за плана переноса на Прибалтику системы организации русского земства, избирательное право которой должно было быть демократизировано. К тому же предусмотренный на окружном уровне в прибалтийском проекте паритет между крупными и мелкими землевладельцами национальным устремлениям латышей и эстонцев не соответствовал. Однако он мог стать далекоидущим шагом на пути их политического сотрудничества.

К сожалению, во время революции прибалтийские представители в Санкт-Петербурге обладали недостаточным влиянием для решения вопросов, которые порой касались общих проблем империи. Иначе все могло быть по-другому. К тому же там наблюдался рост антигерманских настроений, что ощущалось и в остзейских провинциях. Столыпин, на которого возлагалось столь много надежд, все более и более вставал на путь национализма, проводя в отношении Прибалтики политику русификации. В одном из своих посланий генерал-губернатору барону Меллер-Закомельскому в 1908 году он потребовал «в интересах сближения прибалтийских областей с другими частями империи, укрепления русской государственности и русской культуры… всеми средствами настойчиво добиваться увеличения численности русских, как среди чиновничества, так и среди возделывавшего землю населения». В 1913 же году попечитель учебного округа Щербаков возобновил политику русификации школ.

В состав Первой и Второй Государственной думы 1906 и 1907 годов из Прибалтики были избраны только латышские и эстонские депутаты, а в Третью Государственную думу в 1907 году попало только 4 латыша и 2 эстонца и вследствие изменений избирательного права – также представитель прибалтийских немцев. В реформированном же Государственном совете остзейские немцы, латыши и эстонцы вообще не были представлены. Тем не менее представитель эстляндских крупных землевладельцев и предводитель дворянства барон Эдуард Деллингсгаузен в апреле 1912 года воспользовался случаем и выступил на нем против националистической школьной политики правительства, которое намеревалось ввести русский язык в качестве языка преподавания во всех школах без исключения.

«Мне удалось, – писал он в своих воспоминаниях, – начать речь с того, что мы в прибалтийских провинциях имеем средние школы для немцев только в порядке исключения, поскольку крестьяне и рабочие относятся к другой национальности. Однако, а может быть, именно из-за того, что латыши и эстонцы своими представителями в этой высокой инстанции не располагают, наш долг заключается в том, чтобы говорить в интересах не представленных здесь национальностей». В заключение же своего выступления Деллингсгаузен указал на ту ненависть, которую вызывает политика правительства в отношении школ у всех иноземцев России, заявив: «Если когда-нибудь государственный корабль попадет на мель, то волны революции смоют империю, поскольку мероприятия, проводимые правительством, рассорили с ним все элементы, на которые оно до сих пор могло опереться».

И хотя требование Деллингсгаузена о необходимости введения во всех народных школах преподавания на родном для учащихся языке не было принято, все же его выступление не прошло бесследно. Уже на следующем заседании Государственного совета его председатель дал речи Деллингсгаузена оценку, назвав ее «боевым кличем», брошенным от имени остзейских провинций.

Политическая партия, созданная прибалтийскими немцами в 1905 году и получившая название «Балтийская конституционная партия»[282], поставила перед собой цель стать наднациональной объединяющей партией, но вскоре выяснилось, что в своих надеждах на присоединение к немцам латышей и эстонцев она ошиблась, недооценив силу национальной политической воли.