— Раньше мои визиты встречали не так холодно, — она подмигивает ему.

— Убирайся.

— Богдан, — Анна Сергеевна сжимается его плечо и мягко улыбается. — Не думаю, что кружка чая станет для нас проблемой.

Она переводит взгляд на Таню, и та в ответ невинно хлопает ресницами, словно она ангел воплоти.

— Конечно нет. Это миролюбивый визит. К тому же мы все еще остаемся семьей.

Таня поднимает кружку, делает глоток чая и ставит ее на блюдце.

— Как ваша рука? Уже зажила? — обращается она к Анне Сергеевне.

В ее голосе столько фальши и приторной заботы, что мне самой становится тошно.

— Хорошо. Спасибо тебе большое за эту мазь и заботу.

— А что было с твоей рукой? — озабоченно спрашивает Вика.

— Ничего страшного. Я была в оранжерее, пересаживала цветы и неудачно поскользнулась, а Таня, как раз проезжала мимо.

— И у тебя в сумочке тут же нашлось нужное лекарство, — с усмешкой произносит Вика.

— Нет, я отвезла Анну Сергеевну в ближайший травмпункт и мы сделали рентген. Пока доктор накладывал повязку, я все купила.

— Надо же как заботливо с твоей стороны. Кажется, ты не проявляла такой инициативы раньше. Что случилось? Где-то потеряла свою эгоистичность?

— Вика, — тихо шикает Анна Сергеевна.

— Не берите в голову. Просто Вика еще обижается на меня за тот случай. А я ведь просто хотела помочь.

Таня поворачивается ко мне и на ее губах играет надменная улыбка.

— Когда-то мы были подругами.

— Это слишком громко сказано. У меня с моей косметичкой гораздо более доверительные отношения, чем с тобой, — Вика закатывает глаза и разрезает вилкой кусок пирога.

— Однажды она так сильно влюбилась в парня, что захотела сбежать с ним в другой город. Я, конечно, была против и не поддерживала эту идею.

— Ох, ты была так мила, что тут же сообщила обо всем родителям. Вот и вся суть поучительной истории, что таким как ты доверять нельзя. А теперь простите, но здесь настолько смердит лицемерием, что мне не хватает воздуха.

Вика встает со стула, его ножки громко скрипят по мраморному полу, разворачивается и уходит в сторону оранжереи.

— Очень вкусный пирог, — Таня как не в чем не бывало, продолжает есть, не обращая внимания на гневный взгляд Богдана.

За все это время он практически не произнес и слова. Его мышцы напряжены, рука под столом сжимают мою, а глаза безотрывно смотрят на бывшую девушку.

Я должна была понимать, что она не отступит от своего. Таня четко дала понять, что Богдан ее и она никогда его не отпустит. Для нее это как нелепая детская игра. Когда Ане было три года, она любила одну куклу. Она ходила с ней на детскую площадку, спала, носила в садик и разве что не купалась вместе, но со временем ее любовь подостыла и она переключилась на другие игрушки. Кукла благополучно отправилась в дальний угол, а когда Полина решила отдать ненужные вещи, и Аня поняла, что у позабытой куклы будет новая хозяйка, то она вцепилась в нее и не позволила отдать. И пусть сейчас она опять лежит никому не нужная, но она осталась дома.

Также происходит и с Таней. Она поняла, что Богдан к ней не вернется ни при каких условиях, что он начал новую жизнь и теперь решила вернуть свое.

Только людскими жизнями не так просто играть.

— Надолго ты приехала? — спрашивает Даниил Олегович.

Если каждого в этой комнате можно прочесть за секунды, то отец Богдана все также непроницаем.

— Это зависит от некоторых обстоятельств. Но я бы хотела, как можно быстрее вернуться в НьюЙорк. Я не могу оставить магазин так надолго. К тому же, мне надо составить новый каталог и найти моделей для рекламы.

— Думаю это и правда не терпит отлагательств и лучше побыстрее вернуться.

Они ведут вполне себе светскую беседу. Обсуждают рабочие планы на будущее, Таня интересуется фирмой и не забывает напоминать Анне Сергеевне, что та должна научить готовить этот проклятый пирог, к которому я все еще не прикоснулась, но у меня такое ощущение, что стоит мне съесть хоть кусочек, как меня вывернет наизнанку в эту же секунду.

Я наблюдаю за их разговором со стороны и понимаю насколько они похожи. Пусть, отношения Богдана и Тани не сложились и все прекрасно знали, что там не может быть речи об искренних чувствах, но сейчас глядя на них я вижу идеальную картинку идеальной семьи. Именно ту, о которой она говорила.

Меня пробирает озноб, и я закусываю изнутри щеку, чтобы унять нервозность. Сердце заходится в лихорадочном ритме, и я была бы не против составить компанию Вике или же спрятаться где-нибудь в дальнем уголке, чтобы прийти в себя. Кожа начинает зудеть, и я потираю вспотевшую ладонь о ткань комбинезона. Я сначала вечера чувствовала себя не на своем месте, но за шутками и разговорами разница между нами стала столько незначительна, что я почувствовала себя как дома. Сейчас же я понимаю, как ошибалась.

Мне тут действительно не место.

Опускаю взгляд на свою одежду, а затем поднимаю голову и смотрю на Таню. Она как всегда выглядит с иголочки: бежевый кашемировый свитер, темно-коричневые брюки карго и туфли на каблуке. Аккуратный макияж, укладка, маникюр. Мои глаза распахиваются, когда я замечаю на безымянном пальце правой руки кольцо. Я не могу утверждать, что оно помолвочное, но судя по тому, как Таня улыбается, глядя на меня, понимаю, что это именно оно.

— Зачем ты приехала? — спрашивает Богдан.

В его голосе не слышно гнева или каких-то других эмоций. Сейчас он так похож на своего отца, что я не могу разгадать его за этим непроницаемым взглядом темных глаз.

Таня промакивает губы салфеткой и откладывает ее в сторону.

— Что ж, думаю больше нет надобности что-то скрывать.

Она открывает сумочку, достает из нее конверт и протягивает его Богдану.

— Можешь быть уверен, все что там написано правда.

Богдан убирает свою руку с моей и от потери его прикосновения, мне становится холодно. Мне инстинктивно хочется прильнуть к нему и попросить больше никогда не отпускать.

Он разрывает конверт и вытащив сложенный пополам лист, раскрывает его. Я вижу, как его глаза быстро скользят по тексту, как пальцы сжимают проклятую бумажку и его лицо становится бледным.

— Богдан, все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Анна Сергеевна.

Но он не отвечает. Он поднимает взгляд, устремляет его на Таню и его рот безвольно открывается, но с губ не слетает ни единого слова.

Мне хочется вырвать эту бумажку