Первым генеральным резидентом Корейского протектората в 1905 году был назначен олигарх эпохи Мэйдзи Ито Хиробуми. Это было последним назначением в долгой карьере государственного мужа из Тёсю, и он надеялся повторить в Корее те достижения, которым он и его соратники поспособствовали в Японии после реставрации Мэйдзи. С помощью нескольких тысяч японских чиновников он начал форсировать модернизацию Кореи, однако корейский двор был возмущен присутствием политика и сопротивлялся его попыткам. Король Коджон надеялся получить международную поддержку, чтобы вернуть себе контроль над страной, для чего в 1907 году послал делегатов на Гаагские мирные переговоры, прося помощи у иностранных правительств. Ито приказал Коджону отречься от престола в пользу его младшего слабовольного сына Сунджона (1874–1926). Попытки Японии построить корейское процветание и мощь вряд ли могли найти среди местного населения поддержку, сходную с той, которую оказывали японцы в период Мэйдзи, когда эти попытки были направлены на построение государственной независимости, а не на благополучие оккупированной страны.

Действия Японии в Корее не удивили и не раздосадовали другие империалистические страны. Наоборот, неравенство между корейскими и японскими силами сделало это почти неизбежным. По соглашению Кацура — Тафта 1905 года Япония признавала контроль США над Филиппинами в обмен на то, что Америка признает контроль Японии над Кореей. Как и на Тайване, колониальная администрация затеяла быстрые масштабные преобразования корейской политической, образовательной и социальной системы: она строила железные дороги, порты, дороги, современную почту и телеграф, чтобы способствовать экономическому развитию; вводила современную медицину и инфраструктуру, чтобы улучшить гигиенические условия жизни жителей; заменяла традиционные школы, базировавшиеся на изучении классики конфуцианства, на современную образовательную систему. Посещаемость начальной школы повысилась с 1 % в 1910 году до 47 % в 1943-м. Однако все эти улучшения шли на пользу скорее японским переселенцам, нежели самим корейцам. Например, к 1940 году доступ к электричеству имели все японские дома колонии, тогда как в корейских кварталах был электрифицирован один дом из десяти.

Помимо стратегических преимуществ, которые получала Япония вследствие контроля над Кореей, появились также некоторые экономические преимущества. Чтобы упростить импорт продовольствия и сырья в метрополию, японским фирмам дали права на рыболовство, добычу древесины и полезных ископаемых. В свою очередь, продукция японской легкой промышленности — хлопчатобумажные ткани, часы, пуговицы, очки, спички и керосиновые лампы — захватывали корейский рынок. Кроме того, колония предоставляла японцам новые рабочие места; к 1908 году туда переселилось 125 000 человек. Помимо чиновничества и военного дела японцы были вовлечены в широкий круг занятий: рабочие искали временное трудоустройство в строительстве или в качестве носильщиков в армии; мелкие торговцы продавали вразнос японские товары в военных лагерях, на сельских рынках или просто разносили их по домам. Некоторые японцы обосновывались в Корее надолго, открывая мелкие заводики по производству кожаных изделий и керамики. Земли, конфискованные у корейских элит, были переданы японским крестьянам, что заставило многих местных крестьян уйти в арендаторы или перебраться в Японию или Маньчжурию в качестве рабочих. В городах японские иммигранты открывали рестораны, чайные дома и бордели, рассчитанные на японские сообщества экспатов. Немного пользы было корейцам от экономического развития, учитывая, что почти все предприятия и заведения принадлежали японским корпорациям или частным лицам.

В отличие от многих западных колоний, где мощные государства контролировали разрозненные племена или этнические группы Африки, Индии, Юго-Восточной Азии и Южной Америки, Корея была единой страной в не меньшей степени, чем сама Япония. Более того, у нее со своим колониальным хозяином было много общих культурных, религиозных и языковых корней, происходивших из Китая. Когда одни корейские элиты приветствовали проекты модернизации и охотно сотрудничали с японцами, другие неистово сопротивлялись тому, что воспринимали как нелегитимный захват родной страны. Сопротивление принимало разнообразные формы. Например, когда Корея стала протекторатом, некоторые высшие чиновники совершили самоубийство. Многие бывшие военнослужащие корейской армии, распущенной Ито в 1907 году, перешли к партизанской войне, формируя «армии справедливости», которые устраивали столкновения с японской полицией, армией и вооруженными поселенцами. Эти столкновения стоили жизни 18 000 корейцев и 7000 японцев. В 1909 году молодой корейский патриот Ан Джунгын застрелил генерального резидента Ито на железнодорожной станции в Маньчжурии. Это убийство окончательно убедило Токио, что корейцы не будут сотрудничать с японцами, если не предпринять более жестких мер. Одним из последствий была полная аннексия 1910 года и назначение первым корейским генерал-губернатором безжалостного армейского генерала Масатакэ Тэраути (1852–1919).

После Первой мировой войны декларация американского президента Вудро Вильсона о праве наций на самоопределение спровоцировала протесты населения. 1 марта 1919 года в Парке Пагоды в Сеуле собралась большая толпа, чтобы послушать «Декларацию независимости». Эта декларация содержала список жалоб на дискриминацию корейцев, включая неравные образовательные и карьерные возможности, притеснения от поселенцев и чиновников, подавление корейского языка и культурного наследия. Толпа взорвалась, спровоцировав уличные беспорядки и демонстрации по всей стране, в которых участвовало, по оценкам, около двух миллионов корейцев. Японская военная полиция не могла сдержать эти беспорядки и призвала подкрепление в виде армии и флота, что привело к жестокому подавлению, унесшему тысячи корейских жизней.

Американских и европейских лидеров ужаснула жестокость этой военной операции, и они выразили глубокое порицание японской колониальной администрации. В ответ генерал-губернатор учредил серию реформ, известных под названием «культурного правления», которые поддерживали ассимиляцию, а не принуждение. Культурное правление разрешало некоторую свободу прессы, формирование рабочих и политических движений, обещая при этом корейцам лучшие возможности обучения и работы. Жестокую военную полицию заменила гражданская. Как и на Тайване, попытки улучшить жизнь колонизированного населения встретили упорное сопротивление японских переселенцев, желавших сохранить свои привилегии.

К концу 1920-х годов протесты сошли на нет, по мере того как корейские элиты и средний класс, получившие японское образование и привыкшие к контролируемым Японией СМИ, начали ассоциировать себя с культурой колониальной модерности, поскольку имели доступ к тем же городским развлечениям, что и метрополия, например к радио и кино. В 1930–1940-е годы война в Китае привела к усилению контроля как в Корее, так и на Тайване, и к активному развитию тяжелой промышленности. Ассимиляционная политика приняла более жесткие формы: запретили разговаривать на корейском языке в школах и публичных местах, корейцы были обязаны взять японские имена и посещать синтоистские святилища. Около четырех миллионов корейцев были завербованы, принуждены или похищены для работ в шахтах и на заводах Японии и Маньчжурии либо в качестве «женщин для утешения» в японскую армию.