Вот как высказался о революционных матросах в 1921 году (разумеется, после Кронштадтского мятежа) в стихотворении «Иван-Мор» матрос-комсомолец поэт Николай Корнев:

Перед нами молодой клешник Жоржик, отлынивающий от службы на линкоре и весело проводящий время у своей «марухи». Эта «маруха», восторгалась и шириной клешей, и решимостью «иванмора» пустить пулю в лоб любому встречному, не исключая «чекистика», то поэту Н. Корневу такой «иванмор» явно не по нутру.

Н. Корнев, будучи матросом-комсомольцем, несомненно, знал, о чем писал. Его матрос первых лет после Кронштадтского мятежа совершенно не похож на классического революционного матроса. А ведь еще совсем недавно (до Кронштадтского мятежа!) поэт Ф. Богородский совсем по-иному трактовал образ того же клешника «иванмора»:

Ту же тему именно тогда же развивал и поэт Александр Прокофьев:

Если в революцию полуаршинный матросский клеш являлся символом свободы и нового мира, а призыв «Даешь!» обладал пламенной «дьявольской силой», пугающей врагов революции, то спустя всего несколько лет все тот же клеш и тот же клич в одночасье стали символами откровенного бандитизма. Теперь следовало славить исключительно дисциплинированных и преданных советской власти моряков, прежде всего только что пришедших на флот молодых комсомольцев. Камертоном новой темы стал поэт Александр Безыменский с программным стихотворением «Космофлотский марш». Уже в названии своего стихотворения А. Безыменский попытался (хотя и весьма неуклюже) объединить в одно неразрывное понятие «краснофлотец» и «комсомолец», которое так и не прижилось на флоте:

Призыв А. Безыменского к матросам «Вперед же по солнечным реям!» стал своеобразным девизом (слоганом) матросов-комсомольцев 20-х годов.

В тезисах для пропагандистов и агитаторов, выпущенных Центральным комитетом РКП(б), отмечалось: «Строительство Красного Флота, ставшее в текущем году на верный путь и нуждающееся в неуклонном его продолжении, необходимо окружить атмосферой горячего сочувствия широких рабочих и крестьянских масс. Подобно Красной армии Красный Флот должен стать любимым детищем Советской России… Не стремясь ни к каким завоеваниям и твердо проводя свою мирную политику, Советская Россия должна стоять несокрушимо у своих морей, защищенных Красным Флотом».

Разумеется, что любимым детищем Советской России мог быть только флот, укомплектованный не старыми анархиствующими революционными матросами, а молодыми преданными власти матросами-комсомольцами. Разумеется, на первых порах этим ребятам было нелегко.

Из воспоминаний матроса комсомольского призыва Г. А. Бондаренко: «Незавидное наследство досталось его (комсомола. – В.Ш.) посланцам… Немногие уцелевшие корабли стояли без топлива, некому и нечем было их ремонтировать. Казармы не отапливались, окна были без стекол. Многим из нас, тогда еще будущим морякам комсомольского призыва, не досталось ни коек, ни постельных принадлежностей. До крайности скудным было питание. Пришлось начинать с очистки трюмов, добывать материалы, ремонтировать механизмы, словом – выполнять всю «черную» работу. И при всем том – нести вахты, привыкать к жесткой корабельной дисциплине, осваивать непростую морскую науку».

А вот воспоминания о комсомольском наборе старого революционного матроса (и будущего адмирала) Г. И. Левченко: «Старослужащие корабельные старшины и боцманы верхней палубы сразу пришли на помощь молодежи. Морская дудка была необходимым инструментом, которая оповещала личный состав корабля о всех последующих событиях на корабле. Комиссары кораблей опытные политработники и партийные организации сразу привлекли прибывших специалистов к политической жизни корабля. Помощь оказывалась везде, где только в этом была необходимость. Трудностей было много и разного характера, но настойчивость, желание, трудолюбие преодолевали все преграды. Комсомольцы помнили, что они посланцы ЦК комсомола. Чистка трюмов, погрузка угля на больших кораблях, уборка помещений и весь уклад непривычной морской корабельной жизни, да еще сон в подвесной парусиновой койке, которую нужно быстро и умело связать, вынести по команде в положенное место на корабле, мытье и чистка верхней палубы, особенно в летнее время – требовали особой сноровки. Боцманские работы за бортом корабля на висячих особых беседках, тоже требовали своих знаний. Все это с большим вниманием выполнялось. А те, кто вначале не знали жизни корабельных условий, а до этого мечтали о морской романтике, сейчас она стала постепенно исчезать. Работа с пришедшими на корабли комсомольцами требовала других подходов и методов в учебе. Им предстояло стать основой нового мощного Советского военно-морского флота. Общеобразовательная подготовка у каждого была не ниже 7 классов образования по тому времени… Мне с этой комсомольской молодежью на эскадренном миноносце «Изыльментьев» и канлодкой «Красное Знамя» пришлось вместе служить и работать. Проводить всю боевую учебу от специальных занятий по технике, включая и политические занятия. Обновление флота началось новым пополнением командных кадров. Был произведен первый выпуск красных командиров из военно-морского училища (как их называли на флоте). Все они имели большой практический опыт на флоте и хорошую теоретическую подготовку. Умели работать со своими подчиненными. Были участники гражданской войны, что способствовало дружной совместной работе».

В 1924 году посланцы комсомола составили уже почти половину личного состава экипажей кораблей.

Впрочем, и комсомольцы порой доставляли неприятности и не малые. Из приговора военного трибунала Балтийского флота от 19 декабря 1923 года: «Вечером 19 июля 1923 года военные моряки линейного корабля «Парижская коммуна» – котельный механик Борисов, трюмный старшина Путилин, трюмные ученики: Пронин, Сизов, Колеров, Писарев, Логинов, Иванов и трюмный машинист Чижов (все комсомольцы. – В.Ш.), получив от 1-го помощника командира Добровольского разрешение взять шлюпку, под командованием котельного механика Борисова пошли под веслами кататься по заливу. Проходя мимо форта Павел, представлявшего из себя склад бракованных мин, Борисов, под предлогом дать команде оправиться, направил шлюпку к форту, где и пришвартовались, так как охраны на форту не было и доступ на таковой был свободен, приказав военному моряку Сизову остаться у шлюпки дневальным, сам с остальной командой высадился на берег для осмотра форта. Внутри каменного укрепления форта военморы обнаружили разбросанные японские грелки, назначение которых для многих было неизвестным. Обратившись за разъяснением к Борисову и получив таковое, военные моряки Пронин, Путилин и Сизов разожгли при Борисове означенные грелки (свечки) и, бездельно размахивая ими, стали ходить среди мин; на это Борисов не обращал никакого внимания. Через некоторое время Сизов, Колеров и Путилин и подошедший к ним с горящей свечой Пронин стали осматривать, через открытую горловину, содержимое одной из мин, на дне которой увидали что-то желтое – тол. Колеров, на вопрос Сизова, что это такое, ответил: «Динамит» и сразу же от мины отошел к другой группе военморов. Стоящий рядом Пронин, желая опровергнуть, что внутри мины не динамит, а просто ржавчина, в доказательство этого бросил в горловину зажженную свечку, от чего из мины показался дым, а затем и вспышка огня. Предполагая немедленный взрыв, находившиеся у мины военморы бросились бежать к шлюпке, увлекая за собой остальных. Собрав команду и усадив ее в шлюпку, Борисов быстрым ходом направился к кораблю и по прибытии доложил о случившемся Добровольскому. Последний, выслушав доклад и услыхав в это время… (неразборчиво. – В.Ш.) первый взрыв на форту, о случившемся по начальству немедленно не доложил, находясь под влиянием особого психологического состояния: борясь между чувством долга и человечности, – раздумывая над вопросом: выдавать или не выдавать Борисова, считая, что теперь все равно делу ничем не поможешь. О случившемся доложил лишь через сутки. Вспышка огня на форту и отходящая от последнего шлюпка была замечена с крейсера «Аврора», откуда Начальником военно-морского училища под командованием заведующего обучением Гедле была послана шлюпка с поручением догнать уходящую с форта шлюпку. Но последний, рассчитав, очевидно, невозможность задержать шлюпку, по собственной инициативе, направился прямо к форту, где, высадившись на берег, приказал горящую мину засыпать песком и заливать водой, а затем и сталкивать ее к воде. В это время мина взорвалась, убив троих военморов и ранив пятерых, в том числе и самого Гедле, который вскоре умер. Последующими взрывами – около одиннадцати – было увеличено разрушение форта после взрыва в 1919 г. и уничтожено около двухсот мин».