Подводя в 1925 году первые итоги шефской работы, нарком по военным и морским делам М. В. Фрунзе дал такую оценку комсомольскому движению на флоте: «Тысячи комсомольского пополнения, образовавшие ядро нового флота, заложили тот фундамент, на основе которого стала возможной вся дальнейшая деятельность. Результат – налицо. Советская Республика флот уже имеет». В словах Фрунзе отражена суть задачи комсомольского призыва – уничтожить революционное наследие старого флота и создать идеологически новый, уже не революционный, а советский флот.

В 1924 году в РККФ был установлен срок службы для матросов в четыре годы, поэтому сразу же был уволен целый ряд возрастов.

В январе 1926 года состоялась 8-я партийная конференция Черноморского флота, обсудившая важнейшие вопросы строительства флота и задачи повышения его боеготовности. Конференция отметила, что политико-моральное состояние личного состава высокое. Партийно-комсомольская прослойка на флоте к тому времени составляла уже 34,1 % всего личного состава. К этому времени на флоте уже не осталось матросов срочной службы, призванных до Кронштадтского мятежа и знавших об этих событиях не понаслышке. Именно в 1926 году удалось достигнуть полного изменения в политическом сознании матросов нового поколения. С революционными матросами в РККФ было покончено окончательно и навсегда…

* * *

Окончательно «единственно верный» официальный взгляд на причины кронштадтских событий в 1921 году был изложен в 1938 году в «Кратком курсе истории ВКП(б)». По версии его авторов, лозунг «За Советы, но без коммунистов» придумали меньшевики, эсеры, анархисты и белогвардейцы, связанные с представителями иностранных государств. Самому же мятежу способствовало ослабление парторганизации флота многочисленными мобилизациями. Тогда же появилась и версия об изменении социального состава матросов на кораблях Балтийского флота переродилась в идею о преобладании в Кронштадте «сырой крестьянской массы», а следовательно, и о крестьянской природе мятежа, выводя его на один уровень с антоновщиной и махновщиной. Но при всём недовольстве крестьян продразверсткой сами они, конечно, без организующей и направляющей силы меньшевиков и белогвардейцев выступить никак не могли бы. Такое представление о несамостоятельности широких масс вообще было очень свойственно советской историографии того времени, равно как и стремление везде и всюду для объяснения причин использовать тезисы о «кознях империалистов» и «вредительстве внутренней контрреволюции». Данная оценка Кронштадтского мятежа, по существу, стала нормативной как в «Истории КПСС», так и во всей последующей советской историографии.

В последующие годы эта версия стала единственно возможной для всей отечественной историографии. Какие-либо дальнейшие исторические, а тем более политические дискуссии о проблеме причин Кронштадтского мятежа и его альтернативной оценке были заведомо вычеркнуты из научной и общественной жизни СССР вплоть до конца 1980-х годов.

Отныне о Кронштадтском восстании вспоминали разве что историки и мемуаристы, причем последние по вполне понятным причинам вспоминали эти события исключительно в негативном свете.

Нашла свое отражение тема Кронштадта и в поэзии. Уже поднаторевший в матросской теме Эдуард Багрицкий в своем стихотворении «Смерть пионерки» пишет об этом лаконично, но, как всегда, невнятно:

Из стихотворения Э. Багрицкого совершенно непонятно, за кого же воевали его герои. Если молодость их бросала на кронштадтский лед – значит, они выступали против революционных матросов и штурмовали по льду Кронштадт. Но далее утверждается, что героев стихотворения убивали на широкой площади. По-видимому, автор имел в виду главную площадь Кронштадта – Якорную, которая действительно весьма широка. На Якорной площади после подавления мятежа действительно происходили массовые расстрелы революционных матросов. Из этого следует, что герои Э. Багрицкого (или хотя бы часть из них) вовсе не штурмовали мятежный Кронштадт, а, наоборот, его защищали. Багрицкий, как всегда, двусмысленен и чрезвычайно осторожен, сочиняя стихи так, чтобы они положительно воспринимались обоими враждующими сторонами. О чем же и о ком в самом деле хотел нам поведать хитрый одесский поэт, мы можем только догадываться, так как никаких комментариев и воспоминаний на сей счет он не оставил.

Теме мятежного Кронштадта посвятил свое стихотворение и наш современник поэт Сергей Маслов:

Позиция С. Маслова и его симпатии совершенно ясны – он за революционных матросов-анархистов и против «харкающего словами комиссара», от которого матросам нечего ждать, кроме расстрельных оврагов.

Что касается выживших кронштадтцев, то доживая свой век по городам и весям СССР, они старались, чтобы об их былых революционных заслугах не вспоминали, надеясь в душе, что когда-нибудь наступит время, когда историческая правда будет восстановлена и об них вспомнят как о настоящих героях революции. Увы, до этого дня дожили буквально несколько человек. В 1989 году один из последних оставшихся в живых участников Кронштадтского мятежа бывший матрос И. Ермолаев опубликовал в журнале «Дружба народов» мемуары о Кронштадте, озаглавленные «Власть Советам!..», и следующие стихи:

Как видим, и спустя почти 70 лет бывший матрос-кронштадтец упрямо продолжал считать восстание 1921 года продолжением Октября.

10 января 1994 года вышел указ Президента Российской Федерации № 65 «О событиях в г. Кронштадте весной 1921 года». В указе значилось: «В целях восстановления исторической справедливости, законных прав граждан России, репрессированных в связи с обвинением в вооруженном мятеже в г. Кронштадте весной 1921 года, и в соответствии с выводами Комиссии при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий постановляю: