носить звезду, как вы думаете, будет ей что за это?

Б е л а  Ш а п а д т. Ерунда, кто ее обидит. На картонажной фабрике ее любят, и в «Арфистке» тоже о ней спрашивают. Кабатчик только что утром интересовался, не дать ли ей денег.

М а р и я  П е к. Не нужны ей деньги.

Б е л а  Ш а п а д т (смущенно). Есть распоряжение, ей вместо с ребенком переселиться в дом для евреев. Площадь Кальмана Тисы, два.

К а т о  Р е й х. Когда?

Б е л а  Ш а п а д т. Еще сегодня, до наступления темноты.

М а р и я  П е к. Не пущу! Никуда не пойдешь. Уедем в Брюгеч к бабушке, и ты вместе с нами.

Б е л а  Ш а п а д т. Распоряжение строжайшее, нельзя не выполнить. Не бойся, мы каждый день будем навещать тебя, приносить что требуется.

М а р и я  П е к. Господи боже, как ты мог содеять такое?

Э с т е р (выходит из комнаты). Что случилось?

Б е л а  Ш а п а д т. Като Рейх переселяется и дом с желтой звездой. Надо трогаться, а то если здесь застанут… (Машет рукой.)

Като Рейх завертывает ребенка, целует Марию Пек.

Эстер с Хайналкой у двери наблюдают.

М а р и я  П е к (на скорую руку собирает продукты, сует в руки Гизике). Ступайте помогите ей!

К а т о  Р е й х  уходит, М а р и я  П е к  с  д е в о ч к а м и  провожает ее, затем одна возвращается обратно.

Б е л а  Ш а п а д т. Завтра я навещу их, принесу шоколаду. Сейчас ведь всем тяжело. Яни и Иштван Хиреш на фронте, вот и ваш муж ушел с «Людовикой» в неизвестном направлении. Кругом бомбежки, столько народу погибло. Во время войны всем достается.

Остервенело ревут сирены. Грохот бомбежки. Б е л а  Ш а п а д т  убегает.

Э с т е р (вбегает). В подвал! Скорее в подвал!

Х а й н а л к а (вбегая за ней). Нет! Мама, не надо в подвал! В подвале мы погибнем!

М а р и я  П е к. Да не пойдем мы в подпал, мы поедем к бабушке, в Брюгеч. Господи боже, за что ты от нас отступился!

Сцена погружается в темноту, грохот бомбежки усиливается. Они быстро собирают узлы, проходят на авансцену. Пока стихает бомбежка, взрывы и гул, они приезжают в Брюгеч. Усталые. В глубине сцены — домик на хуторе. Поют петухи, светит солнце. Они бросают узлы, гремит погремушка.

(Хватает погремушку, прижимает к себе.) Господи Иисусе! Като Рейх-то мы забыли!

З а н а в е с.

Часть вторая

Картина первая

Двор. У двери в квартиру дворника стол, на нем красная скатерть, стакан воды, граммофон. Ж и л ь ц ы  поют:

«Унижение и рабская доля

Зовут нас подняться за волю».

Х а б е т л е р (подходит позже других, в руках у него рюкзак и оплетенная бутыль). Достал тебе кило фасоли, картошки, угля и немного вина. (Присоединяется к поющим.)

«…Перестань покоряться судьбе,

Ты счастье добудешь в борьбе».

Д в о р н и к (ударяет по железке, висящей возле двери). Внимание, вам хочет представиться новый жилец!

Ш а н д о р  Ш е р е ш. Товарищи, меня зовут Шандор Шереш. В семье нас было одиннадцать детей мал мала меньше. Я не окончил даже четырехклассной школы. Пришлось ходить в имение, на поденщину.

Хайналка стоит рядом с Эстер, они пересмеиваются.

Отец мой служил стрелочником на железной дороге, бился как рыба об лед, чтобы прокормить семью сам-тринадцать. И голодать приходилось, ходили мы в тряпье. Такое не забывается… Когда нужда погнала меня в город на заработки, я вступил в профсоюз; не мирился, вместе со всеми добивался прибавки к зарплате, и тогда хозяин выставил меня за ворота. А после пошло-поехало: меня то и дело выбрасывали то с одной, то с другой работы. После освобождения, прямо скажу, у меня словно гора с плеч свалилась. Я сразу понял, что со старыми порядками покончено. Вступил в партию и сейчас разъясню, почему я так сделал. Я сделал это без всякой задней мысли и не ради личной корысти. Я всего лишь рабочий, работаю на швейной фабрике. И я от чистого сердца советую вам: прислушивайтесь к коммунистам, потому что они всегда и везде защищали и теперь защищают интересы простых рабочих, таких, как мы с вами. Вот и все, что я хотел сказать.

М а р и я  П е к (сидит на табуретке, шьет мешок; без гнева). Ну, по-моему, наш новый сосед не семи пядей во лбу.

Некоторые смеются.

Зато, кажется, открытая душа, безобидный.

И ш т в а н  Х и р е ш  достает из кармана пакетик сахара, дает дочке.

А г а т а  берет, раскрывает пакетик.

И ш т в а н  Х и р е ш (забирает у нее пакетик, прячет в карман). В следующий раз, когда папа принесет тебе подарок, будешь говорить спасибо.

М а р и я  П е к. Я плохо воспитываю твою дочь, Иштван Хиреш?

Иштван Хиреш молчит.

Нет у тебя сердца. (Девочке.) Иди поиграй.

Р е б е н о к  убегает.

Сколькими бы людьми ты ни командовал, сколько бы денег ни зарабатывал, в моих глазах ты пустое место.

И ш т в а н  Х и р е ш (улыбается). В один прекрасный день вернется домой и ваш сын. Что вы ему тогда скажете?

М а р и я  П е к. А я скажу тогда сыну, скажу ему, что не столько воды в море, сколько слез я пролила.

Х а б е т л е р. У меня совершенно точно установили язву желудка. (Направляется к подъезду.) На рентгене. В дальнейшем мне следует очень беречь здоровье. Работа в котельной для меня слишком тяжела. Я перешел на другую работу, полегче, экспедитором. Говорят, мне следует соблюдать строгую диету. К примеру, галушки мне теперь вообще нельзя есть. Да и многое другое тоже.

Сцена темнеет.

П и с а т е л ь. Мария Пек частенько заглядывала на церковный двор, у площади Габора Бетлена{128}, читала официальные списки погибших, но не находила имени Като Рейх и ребенка. Хайналка и Эстер с отличием окончили на аттестат зрелости. Хайналка попала в служащие на тракторный завод, Эстер — на обувное предприятие. Девушки после работы приходили домой, отдыхали часок, умывались и бежали на свидание. Позднее саксофонист Эрвин и его друзья стали ежедневными гостями в тесной квартире Хабетлеров.

Картина вторая

Кухня Хабетлеров.

Ш а н д о р  Ш е р е ш (останавливается в дверях). Здравствуй, Мария.

М а р и я  П е к. Ну что, Шаника, опять пришел агитировать?

Ш а н д о р  Ш е р е ш. Я очень устал, дорогая Мария. Но, поверь, сейчас не время для отдыха.

М а р и я  П е к. Никак ты не можешь без проповедей.

Ш а н д о р  Ш е р е ш. Мне нужда указала, где мое место, поэтому я и после работы на фабрике не отсиживаюсь дома, а иду к людям, беседую с ними, стараюсь открыть им глаза.

М а р и я  П е к (наливает ему вина). Простак ты, Шаника! Боюсь, и в политике ты не много смыслишь.

Ш а н д о р  Ш е р е ш. Ты говоришь «простак». А ведь посуди сама: даже к тебе найти подход не так-то просто. Твой единственный сын воевал против Советского Союза и теперь томится в