И Эфиопия на востоке от Нила – если Нил уходит так далеко на юг – будет ценным приобретением для империи и поставщиком предметов роскоши, таких как благовония, золото и драгоценные камни.

Иудея. Я посмотрел на эту маленькую страну и вспомнил, что́ мне рассказывали о происходящих там событиях. Да, для своих крохотных размеров она слишком уж беспокойная. В Иудее не было губернатора, империя послала туда своего префекта, который жил на побережье в городе Кесарии Маритима и держался на безопасном расстоянии от Иерусалима, религиозной столицы Иудеи. Иерусалим наводняли склонные к насилию зелоты и настроенные против Рима мятежники. Их гнев обычно был связан с их храмом или с то и дело возникающими между сектами теологическими спорами. Желание Калигулы установить в их храме свою статую вызвало в Иудее бурные протесты. Как оказалось, у них запрещены изображения людей или животных в любом виде.

Я взглянул на статуэтку атлета, который повязывает на голову ленту победителя, на моем столе. Как можно не восхищаться красотой человеческого тела? О боги, какие же они глупые, эти иудеи! Я тряхнул головой. Глупые или нет, посланцев нельзя было так долго держать в Риме без возможности высказаться. Надо в этом разобраться.

Империя. Всего лишь оглядев комнату, я мог, образно говоря, ступить на земли наших отдаленных провинций. Пол из мрамора разных цветов: желтый нумибийский из Северной Африки, красный – из Египта. Стены выложены каристским мрамором с зелеными прожилками с Эвбея и фригийским лиловым из Азии. Папирус для свитков был привезен из Египта, а битум для моей императорской печати – с берегов Мертвого моря. На подносе стоял великолепный кубок из персидской муррины, прозрачный, с тонким приятным запахом. Из этого кубка я пил только «напиток Нерона» – охлажденную снегом кипяченую воду. Вино могло лишить его прозрачности и удивительного запаха. Империя была столь огромна, что осознать ее размеры порой можно было, только прикасаясь к такого рода предметам. И я стоял во главе этой империи и повелевал всеми ее провинциями. Как бы ни относились ко мне Сенека и Бурр, я давно стал мужчиной, но, возможно, учитель обречен всегда видеть в своем ученике если не ребенка, то юношу.

Как бы то ни было, прежние узы, как и неопытность, которые раньше сдерживали меня, остались в прошлом. Мать умерла; о запрете на занятия искусством после ювеналий можно было забыть; сенат, продемонстрировав свою бесхребетность и податливость, больше никак не мог повлиять на принимаемые мной решения. Весь мир призывал меня: «Приди и правь!»

Но оставалась еще одна связь, которую давно надо было разорвать. Пришло время положить конец браку с Октавией – насильственно навязанному союзу двух детей. Но мы уже давно выросли, и теперь я намеревался одним ударом разрубить этот гордиев узел.

LVI

Поставив перед собой новую цель, я решительно направился в свою спальню, которая располагалась в глубине императорских покоев. Лучи клонящегося к закату солнца падали на и без того красные стены, и моя тень, когда я проходил мимо окон, была похожа на зловещий черный профиль на кроваво-красном фоне.

Я надеялся застать в спальне Акте, но, кроме привычных рабов в прилегающей комнате, там никого не было. У Акте были свои комнаты неподалеку, но ночь мы обычно проводили в моей спальне.

Ждать у меня не хватило бы терпения, и я быстро прошел в ее покои, где, как оказалось, она была занята сворачиванием каких-то свитков. И как всегда, стоило ее увидеть, меня накрыла волна умиротворения.

Акте подняла голову и улыбнулась:

– Твоя встреча затянулась, но чем больше приглашенных, тем дольше идет совещание. Надеюсь, сенаторы не пытались ставить палки в колеса.

– Нет, они у меня сейчас мягкие и пушистые, как котята. – Я взял Акте за руку; ее длинные пальцы были унизаны массивными дорогими кольцами. – Мир принадлежит мне… нам. Возможно, первое бритье бороды – всего лишь церемония, но этот день действительно подвел некую черту в моей жизни, это было настоящим прощанием с юностью.

Акте обняла меня одной рукой:

– Я наблюдала за тобой все эти годы, не обесценивай юность, постарайся сохранить лучшее от этой поры.

Я мог бы пригласить ее прогуляться в садах, но о том, что я хотел ей сказать, нельзя было говорить под открытым небом.

– Давай пройдем в самую дальнюю комнату.

В этой комнате мы хранили наши излюбленные драгоценности, она располагалась в самом конце коридора, куда допускали очень немногих. Акте, возможно, подумала, что я хочу подарить ей ожерелье или серьги либо жемчуга с изумрудами. Если бы я не был так возбужден из-за принятого решения, я бы наверняка заметил, что она чем-то обеспокоена. Как только мы наконец вошли в комнату, я отослал раба и приказал закрыть дверь.

Мы остались одни. Я смотрел на дорогое мне лицо, на лицо той, в ком хотел видеть свою императрицу. И теперь это было возможно, но у меня почему-то слова застревали в горле.

– Ты что-то хотел сказать? – мягко спросила Акте.

– Да. – Я сделал глубокий вдох. – Чтобы стать абсолютно счастливым, мне не хватает лишь одного, и ты знаешь, что это.

Но Акте, вместо того чтобы улыбнуться и сказать «да, знаю», печально на меня посмотрела:

– Этого никогда не будет.

– Ты уже так говорила, но теперь все в прошлом. Теперь это возможно. Я готов к разводу с Октавией. – Тут я ненадолго задумался и продолжил: – Правда, я не видел ее уже несколько месяцев, но, насколько мне известно, она завела любовника.

– Зная ее, трудно поверить, – рассмеялась Акте.

– В любом случае теперь она для нас не помеха. Я не могу больше ждать, ты должна стать моей императрицей.

– Я не хочу становиться императрицей.

– Вот за что я так тебя люблю – то есть, конечно, не только за это – ты единственная женщина в империи, способная ответить отказом на подобное предложение.

– Я не считаю это ни достоинством, ни добродетелью, – сказала Акте, и улыбка слетела с ее губ.

Я не мог понять, что не так?

– Тогда просто будь моей женой, титул принимать не обязательно.

– Я не могу стать твоей женой, – упорствовала Акте.

– Ты знаешь, что мы решили вопрос с твоей так называемой непригодностью. Теперь ты – законная наследница правителей Пергамского царства. Все бумаги заверены и подписаны. На самом деле они давно готовы, просто ждали своего часа.

– Дело не в законности, не в моей поддельной родословной и не в титуле императрицы. Я не могу стать твоей женой, потому