Подробности деяний И.А. Кирсанова, расстрелянного в 1981 году, невыносимы, но Белка и не в состоянии читать эти плохо сфотографированные подробности. Количество жертв – одиннадцать, все – несовершеннолетние девушки 15–17 лет. Одиннадцать – ровно столько внуков было у Парвати, ровно столько детей каждое утро собиралось за столом. Ах да… Белка, как всегда, не учла Лазаря. Незаметного паучка-кругопряда, шахматного рыцаря, мальчика не-пришей-кобыле-хвост. Такого же трогательного, как крошки-лемуры, как крошки-колибри. Главная удача Лазаря состоит в том, что у него другая кровь. Иная. Не отравленная сатанинским безумием. Даже теперь, по прошествии двадцати двух лет со дня гибели, Лазарь выглядит победителем, почти счастливчиком. Потому что не имеет никакого отношения к проклятой Большой Семье, извергнувшей из своей утробы маньяка. Лазарю лучше всех на Корабле-Спасителе, его без вопросов пропускают в радиорубку и на капитанский мостик и даже дают подержаться за штурвал. На полпути к мостику он встречает Белкиных родителей, и родителей Таты, и отца Ростика и Шила. И отдает им честь двумя пальцами, поднесенными к голове. Это не выглядит смешно, скорее – умиляет. И взрослые улыбаются, они всегда улыбаются, потому что на Корабле-Спасителе все счастливы. Те одиннадцать девушек – тоже там и тоже счастливы. После всего ужаса и кошмара, что им пришлось перенести, они заслуживают счастья.

И лишь Кирсанов И.А. не заслуживает ничего. Только ада.

И последние несколько часов она носила этот ад в своей сумке. И Шило… Кажется, Шило говорил о том, что ему удалось кое-что «нарыть». Что, если это касалось истории серийного убийцы? Белка не сможет взять отсюда ни одной фотографии, хотя клубничная Инга ни в чем не виновата. И папа ни в чем не виноват, и Парвати, и никто из ее детей. Но теперь во всяком случае понятен их залитый свинцом и заштопанный суровыми нитками заговор молчания вокруг Самого старшего. Белка не осуждает их, она бесконечно их жалеет. И совершенно не знает, что теперь делать с Сережей, если она когда-нибудь встретится с ним. Его лицо будет напоминать ей лицо Самого старшего – серийного убийцы. Тем более теперь, когда Повелителю кузнечиков не семнадцать, а ближе к сорока. А если похоже не только лицо?

Случайно возникшая мысль больше не кажется Белке случайной, она все расставляет на свои места. Повелитель кузнечиков чертовски умен и всегда был умен, он провел юность в окружении справочников и книг, полных уравнений и формул. Были еще самоучители по самым разным языкам, но математические формулы – самое главное. Сережа – прирожденный математик, а только математик мог так все рассчитать. Только математик, обладающий мощным интеллектом, мог продумать такую схему, чтобы все оказались в одно время в одном месте, даже не подозревая, что явились на заклание. Только математик, обладающий безупречным чувством времени, мог развести людей в этом огромном доме, чтобы справиться с каждым поодиночке и за считаные минуты. Только математик, обладающий феноменальной памятью, мог вспомнить все подробности их детского существования и напомнить об этом другим. Только математик, обладающий невероятным хладнокровием, мог рассчитать траекторию движения каждого и свести эти траектории воедино – за обеденным столом «Розы ветров».

Не все лодочки заполнены, Белкина – пустует.

Пустует лодочка Асты, но это и понятно, Повелитель кузнечиков убил русалку-оборотня больше двадцати лет назад, так что тело ее не сохранилось. Остались лишь немые свидетели этого преступления – шарф и свитер. Тот самый, который Белка нашла когда-то на сеновале, пахнущий землей и сыростью. Быть может, именно этот свитер сейчас на ней, ведь она даже не удосужилась снять его – ни в зимнем саду, ни после. В зимнем саду он показался ей совершенно стерильным, но теперь запах земли и сырости проступает все явственнее.

Земля и сырость – плата за входной билет на лодочку, которая доставит ее к Кораблю-Спасителю. Теперь, когда ее мир разрушен, когда от крошек-лемуров и крошек-колибри остались лишь клочки шерсти и кучка перьев, когда плющ съежился, а водопад иссяк… Теперь единственное желание Белки – поскорее занять место за обеденным столом, присоединиться к восьмилетнему Шилу, и шестилетнему Ростику, и толстяку Гульке, и маленькой Але. И к подбитому истребителю МашМиш.

Только Тата запаздывает.

И больше всего на свете Белке хочется, чтобы она опоздала. Хотя бы она. Пусть Тата отправится к шоссе и больше не возвращается, позволит Сереже усадить маленького Бельча за большой стол. Потому что когда Сережа проделает это с Белкой, он отправится за Татой. Похоже, ее траектория – самая затейливая.

Пусть Тата уйдет и больше не вернется.

И Белке пора.

Вы поедете на бал?

…Белка поднялась и, покачиваясь, как сомнамбула, вышла из буфетной.

– Сережа! – крикнула она что есть мочи, но ответом ей была тишина. Даже Билли Холлидей закончила свое выступление и, раскланявшись, ушла со сцены. Вернулась на Корабль-Спаситель, чтобы петь там в диксиленде. Все в конечном итоге возвращаются на Корабль-Спаситель, теперь пришел и Белкин черед.

– Сережа!.. Я здесь!

Ничего, ничего не изменилось в гостиной «Роза ветров» с тех пор, как Белка покинула ее. Гулька и Аля – Белке кажется, что фиолетовые полосы на шее малышей стали еще темнее. Шило – упавшая костяшка домино – лежит простреленной головой на столе. Так, как Белка оставила его. Это то, что она увидела краем глаза.

Но глаза ее устремлены вперед – туда, где стоит старая ширма Парвати. Ширма исчезла из зимнего сада, чтобы появиться здесь. Но красных сандалий под ней нет.

За ширмой стоит человек. Мужчина. Видны лишь его ноги, обутые в кеды. Кажется, точно такие же кеды были на Сереже, когда Белка впервые увидела его. Или Сережа был в кроссовках? Белкиной памяти больше нельзя доверять, она крошится, как известняк в старом доме Парвати. Медленно, очень медленно, Белка подходит к ширме и прижимается лбом к дереву.

– Привет, Сережа, – говорит она.

– Привет, Белка, – голос у Сережи глухой, ровный и какой-то пустой внутри.

– Зачем?

Сережа понимает Белку с полуслова:

– Так надо. Так говорит зимм-мам.

Зимм-мам. Тот, о ком упоминал Лёка, и который в результате оказался Сережей. Или той черной силой, которая сжирает Сережу изнутри. И которая сжирала его отца. Голова Белки – кладезь ненужных знаний, целая библиотека ненужных знаний, все в ней разложено по полочками, каталогизировано. То, что может ей пригодиться, всегда находится под рукой. За остальным нужно тянуться, подставлять деревянную библиотечную стремянку, перетаскивать ее с места на место, карабкаться вверх. Или приседать, почти ложиться на пол. Тогда и стремянка не нужна, но все равно – одно сплошное неудобство. Папки с материалами о серийных убийцах покоятся в самом дальнем, пыльном углу. Чтобы добраться до них, необходимо усилие. А пока, навскидку, Белка может вспомнить, что серийные убийцы подсознательно стремятся быть пойманными. Они не могут противостоять злу, живущему в них, как бы ни старались. Наверное, есть и другие характеристики, и их перечень изложен в мудрых толстых книгах, которые так любил читать Сережа, но у Белки нет сил тянуть чертову стремянку к полке с ними.