Все складывалось для шестой коалиции наилучшим образом. Англия уже отсчитывала коалиционерам свое золото, выделив на 1813 г. только для России 1 333 334 ф. ст. (при условии, что Россия выставит против Наполеона 160 тыс. человек «пушечного мяса»)[1158]. Пруссия и Австрия порвали союзные отношения с Францией, причем 20-тысячный прусский вспомогательный корпус генерала Г. Йорка[1159] еще в декабре 1812 г. перешел на сторону России, а 28 февраля в Калиге Пруссия заключила с Россией договор о совместной борьбе с Наполеоном, выставив для начала 80 тыс. солдат[1160]. Австрийский же вспомогательный корпус фельдмаршала К. Ф. Шварценберга (30 тыс. человек) в январе вышел из войны, открыв русским войскам путь на Варшаву, и теперь министр иностранных дел, а фактически глава правительства Австрии К. В. Л. Меттерних договаривался с Россией и Пруссией об условиях присоединения Австрийской империи к шестой коалиции. Договаривался так, что Александр I и Фридрих - Вильгельм III поняли: Франц I присоединится к ним непременно и скоро.

А пока 15 марта в Бреславле Александр встретился с Фридрихом - Вильгельмом. Венценосные приятели бросились в объятия друг к другу и, по наблюдению очевидцев, «молча, несколько минут, прижимали один другого к сердцу». Видя, что король прослезился, царь воскликнул: «Утешьтесь, брат мой, это последние слезы, которые заставил вас проливать Наполеон!»[1161] В тот же день из Бреславля Александр отправил письмо другому своему «брату» Францу I: «Хотел бы приехать в Вену, чтобы забыть в ваших объятиях о прошлом и возобновить Вашему величеству заверения в моей искреннейшей привязанности»[1162].

Пока был жив Кутузов, Александр выказывал ему подчеркнутую благосклонность. Никто не мог упрекнуть царя в том, что он завидует воинской славе фельдмаршала. Он воспринимал как должное приветственные возгласы пруссаков в адрес Кутузова даже при виде его, царя: «Vivat papa Kutusof!»; а когда жители городка Стейнау на Одере поднесли самому Александру лавровый венок, он отослал его Кутузову[1163]. Царь был так деликатен с Кутузовым не только по своей воспитанности, но и потому, что видел: дни старого фельдмаршала уже сочтены. Уважая патриотические чувства нации, Александр простился с умершим Кутузовым как с национальным героем. «Не вы одна проливаете о нем слезы, - написал он вдове фельдмаршала. - С вами плачу я, и плачет вся Россия»[1164]. На запрос о том, где похоронить усопшего, царь ответил: «В Казанском соборе, украшенном его трофеями»[1165].

После смерти Кутузова остро встал вопрос о главнокомандующем союзными войсками. Несмотря на старшинство в чинах трех полных генералов - М. Б. Барклая де Толли, А. П. Тормасова и М. А. Милорадовича, Александр I предпочел генерал-лейтенанта П. X. Витгенштейна. Должно быть, царь учитывал при этом не только заслуги этого генерала как «спасителя Петербурга» в 1812 г., но и его немецкую фамилию. Ведь речь шла теперь о главнокомандующем и русскими, и прусскими войсками. Именно Витгенштейну было доверено принять на себя удар стремившегося к реваншу за 1812-й год Наполеона.

Первое после «грозы Двенадцатого года» сражение русских и прусских войск с новой армией Наполеона произошло 2 мая 1813 г. на исторической равнине у г. Лютцен, где в 1632 г. в битве со знаменитым Альбрехтом Валленштейном пал (но выиграл битву) еще более знаменитый Густав II Адольф. Здесь Наполеон и Александр I сошлись на поле боя впервые после Аустерлица. Оба они понимали, как важно начать кампанию с победы, и в желании победить не уступали друг другу. Наполеон, верный себе, непосредственно руководил битвой. Очевидцы рассказывали, что никогда еще со времени Итальянского похода 1796 - 1797 гг. он не бывал в огне битвы, рискуя собой, по выражению Александра Дюма, «как младший лейтенант»[1166]. Видя нерешительность новобранцев, «император увещевал, стыдил, воодушевлял их и затем несколько раз бросался вместе с ними в атаку»; когда же он мчался впереди всех на своем коне, казалось, как вспоминал об этом маршал Мармон, что «даже мертвые отдавали ему честь»[1167]. Александр в сражении лишь присутствовал (не столько вдохновляя, сколько стесняя главнокомандующего Витгенштейна), но тоже был под огнем, а когда свита попыталась увести его в безопасное место, заявил: «Для меня здесь нет пуль!»[1168]

По русским источникам, Наполеон имел при Лютцене в полтора раза больше солдат (150 тыс. против 92 тыс.), хотя и почти вдвое меньше орудий (350 против 650)[1169]. Его новобранцы сражались храбро, но не очень умело. Битва весь день шла на равных, и лишь к вечеру Наполеон осуществил маневр, принесший ему победу. Он подверг ослабленный центр союзников бомбардировке из 80 - пушечной батареи генерала А. Друо и под прикрытием этого огневого вала бросил в атаку гвардию. Союзники дрогнули и начали общее отступление, потеряв от 15 до 20 тыс. человек. Они не бежали, как при Аустерлице, но отступали капитально, «вынужденно поспешно» (по выражению Д. Чандлера[1170]), как русские в России летом 1812 г. «Отсюда, - вспоминал о Лютцене русский офицер - мемуарист И. Т. Радожицкий, - принялись мы опять за старое: ретироваться»[1171].

За реку Эльстер союзные (особенно прусские) войска уходили деморализованными и озлобленными. Вот характерные факты. В храме Пегау генерал Г. Л. Блюхер, чтобы скрыть от местных жителей свое поражение, «заставил их исполнять благодарственный молебен “Те Deum” (“Тебя, Господи, славим”), после чего его солдаты подожгли храм. Кюре из Болена, отказавшийся звонить в колокола во славу этих ретирующихся вояк, был ими повешен»[1172].