ощущение смутного беспокойства, а ежели вдобавок вместо себя вы оставили пусть и подающего надежды, но по сути своей ещё мальчишку, тогда отсутствие ежедневных забот неожиданно оборачивается кошмаром.

Это, так сказать, если события развиваются по стандартной схеме.

Но давайте не будем забывать, что Бат Бэлиг был личностью неординарной даже среди облечённых властью. Если некие невдумчивые читатели считают, что этот текст не содержит ни одного доказательства этому факту, то тогда будем считать таковым следующее предложение.

Бат Бэлиг был личностью в высшей степени неординарной. Конец предложения.

И сразу начало следующего.

И, как всякая неординарная личность, причину для печали он имел также неординарную. Впрочем, дадим слово самому Главному Нухыру.

– Да, – сказал Бат Бэлиг, с печалью глядя в зеркало. – Удручающее зрелище. Не борода, а безобразие какое-то.

Вообще-то борода была как борода, но вот цвет… Всякому уважающему себя старцу полагается иметь длинную белоснежную бороду, а почтенный Бат Бэлиг хоть и достиг звания старца возрастом и положением в обществе, бороду тем не менее имел отвратительного грязновато-седого цвета.

Совершенно не по канону.

И если в обычную пору горькие мысли о бороде почтенному Бат Бэлигу удавалось загнать в глубины подсознания, то сейчас, когда свободного времени внезапно объявилось в избытке, мысли эти вырвались на свободу и совершенно заполонили разум Главного Нухыра. А виной всему, ну то есть появлению наличия свободного времени, если кто не понял, было поведение Императора.

Чтобы всё стало ясно совсем, вернемся на некоторое время назад.

Императорская конвойная сотня, бряцая оружием и скрипя доспехом, втекала через ворота во двор, и там строилась.

Бритва придержала коня. Рваться куда-либо теперь не было никакой возможности, это с одной стороны, с другой стороны опасности как будто не было, и потом, в ней взыграло профессиональное любопытство военного – кто такие? Что за латы на них? Как вооружены? И прочие увлекательнейшие вопросы.

Конвой меж тем влился, наконец, во двор в полном составе, образовав две идеально ровные шпалеры.

В ворота монастыря въехал Их Великость даже в самой Малости Император Всего Алхиндэ Бэхаа, Очаг окрестных вод, Друг Сегоя Ушедшего и Соцветие невыразимой мудрости Янданцэбэг Первый Проворный. Он остановил своего коня, когда до Бритвы Дакаска остался всего лишь десяток шагов. Сейчас уже трудно судить, что же произошло во дворе монастыря на самом деле. Запели ли хором птицы, заиграла ли вдруг музыка, написанная и исполненная по проверенным веками шаблонам, пробежала ли та самая искра – этого мы не знаем. Слишком уж тонкую материю приходится нам сейчас описывать, и, признаемся честно, составителям хроник это непривычно. Упомянутые составители – люди конкретные и романтику понимают немножко не так, как вот тут вот пытаются нам и вам её изобразить.

Но к делу.

Доподлинно известно немногое. И Лань Дзинь, и монахи, и сэр Морт, и Чёрные Рыцари – все они ощутили настоятельную необходимость срочно рассмотреть что-нибудь в стороне. Лишь воины конвойной сотни, коим долг запрещал отворачиваться от своего господина, не посмели отвести взгляд и периферийным зрением видели, как Император и Мерседес смотрят друг на друга.

Император сошёл с коня и, не отводя взгляда, подошёл к девушке. Мерседес чувствовала себя странно. Император протянул Бритве руку, и она, к своему удивлению, приняла её. Поддерживаемая высокородной рукой, она покинула седло, и они удалились под навес, где и провели остаток дня за несколько бессвязной беседой, полной, тем не менее, мягкого смеха, сияющих улыбок и значащих жестов.

Приехавший на десять минут позже Бат Бэлиг был бессилен что-либо изменить.

По лестнице простучали чьи-то сапоги. Затем в дверь требовательно постучали.

Главный Нухыр Императора проворно отошёл от зеркала и сел на стул, тут же встал, поправил платье и снова сел, придав лицу озабоченное выражение. В дверь снова постучали.

– Да! – сиплым шёпотом сказал Бат Бэлиг, откашлялся и повторил уже нормальным голосом. – Да!

В двери не без труда протиснулся правофланговый конвойной сотни Дун Жиг.

– Настоятель Лань Дзинь настоятельно просит аудиенции, – басом сказал он. – И прошу прощения за каламбур.

– Что?! – от изумления Бат Бэлиг снова сбился на сиплый шёпот.

– Настоятель настоятельно просит. Каламбур, – солидно объяснил Дун Жиг. – Прошу прощения.

– Пригласи, – сказал Бат Бэлиг.

– Слушаю, – и Дун Жиг покинул келью, отведённую монастырем для высокого гостя. Бат Бэлиг с легким беспокойством посмотрел ему вслед. То, что воин конвойной сотни знает слово «каламбур», он счёл признаком тревожным.

Долго, однако, на эту тему ему думать не пришлось: буквально через полминуты в дверь его кельи беззвучно проскользнул настоятель Лань Дзинь.

– Доброго дня тебе, почтенный Лань Дзинь, – и Бат Бэлиг склонился в лёгком полупоклоне.

– Доброго дня тебе, почтенный Бат Бэлиг, – изящно-симметрично ответствовал Лань Дзинь.

– Чем моя скромная персона привлекала внимание столь высоконравственного мужа? Нужда ли это, в которой я хоть чем-то могу помочь, радость ли, которой ты щедро соизволишь со мной поделиться?

Как видите, Бат Бэлиг знал толк в изящных, изматывающих беседах.

– Мой возраст позволяет нарушать мне правила приличия, – ответил Лань Дзинь. – Не так уж и много осталось дней, отведенных мне Великим Сунгом, чтобы тратить их на слова вежливости.

Фразой этой Лань Дзинь несказанно изумил почтенного Бат Бэлига. Значит, дело было действительно важным для Лань Дзиня, если ему не терпелось настолько.

– И? – осторожно спросил Бат Бэлиг.

– Вы когда уедете? – напрямик бухнул Лань Дзинь. – О таких визитах надо предупреждать заранее. Одного конвоя тут сотня. Этих… чёрных… ещё двадцать ртов. Малая свита – сорок два рта. Вы и ваши советники – ещё трое. Так когда вы уедете?

– Я думаю, что скоро. Нас призывают срочные дела государственной важности, – ответил Бат Бэлиг.

Из окна послышался женский смех. Главный Нухыр и настоятель, не сговариваясь, подошли к окну, и их взору открылась дивная картина. По двору монастыря рука об руку прогуливались Янданцэбэг Первый собственной персоной и Бритва Дакаска. Вид у обоих был, как и положено, глуповатый. Император непрерывно улыбался и острил, Мерседес то и дело заливалась смехом, в котором явственно сквозили флюиды удовольствия – и это несмотря на то, что двор монастыря, прямо скажем, не самое подходящее место для ухаживания. С другой стороны, императору, конечно, дозволяется многое. Не будем также забывать о таком загадочном свойстве влюбленных, как способность превращать в подходящий для романтических прогулок ландшафт любую местность. Климат и погода также значения не имеют. Значение, судя по всему, имеют только двое, глядящие друг другу в глаза, а что над ними – луна иль солнце, и что вокруг – горы или степи, это совершенно неважно.