Мертвым уже все равно, что сталось с миром. Они гниют во влажной земле, став частью того, что некогда разрушали, стуча кулаком себе в грудь и восхваляя свою величественность, считая себя повелителями вселенной. Ростки того гибельного мировоззрения они посеяли в головах потомков, которые продолжали их тлетворную деятельность, словно ни капли не желая излечить души от проклятья гордыни, тянущей нас к тотальному вымиранию.

Если мы хотим вернуться на поверхность, мы должны переродиться. Не все смогут это сделать. И то их собственный выбор. Я же свой сделал, а потому стреляю сейчас в людей, некогда бывших моими союзниками.

«+16 справа», – Фелин индицировала в правом углу дисплея.

Теперь правый фланг стал жертвой массовой атаки прибывшего подкрепления. Мой фланг.

– Хумус! Закрепись за четвертой баррикадой! – приказал я тотчас же.

– Понял!

Мой сержант, которому покровительствует Адонай, тут же занял позицию, отражающую атаку новоприбывших противников.

– Муха! Гранаты!

– Осталось всего восемь! – ответил второй сержант, чей бог звался Аллахом, но выполнял ту же функцию, что и Адонай.

Боеприпасы заканчивались быстрее, чем мы рассчитывали. Я закусил губу, затыкая первых призраков паники, завывших глубоко в груди. Нам необходимо тянуть время как можно дольше.

– Давай по две! – приказал я.

Фелин поняла нас в ту же секунду, как только Муха активировал режим гранат на своём планшете.

«Муха: прикрытие… высчитываю агентов… Лосяш, Буддист, Мандаринка», – Фелин говорила с нами на экране дисплеев.

Мы тут же сгруппировались в троицу перед Мухой, заряжающим гранатами дульную насадку на винтовке, а Фелин продолжала рисовать новые схемы перемещений солдат по мере изменения тактики боя.

«Бум-бум» – выстрелили две зеленые сферы в воздух.

– Гранаты!

– Ложись! – кричали бойцы вдалеке.

Прибывшая на подмогу группа Големов тут же распалась – солдаты быстро учились разрушительному потенциалу наших игрушек и попрыгали кто куда, не желая превратиться в лоскуты плоти. Гранаты возымели меньший эффект, нежели в самом начале битвы, но мой внутренний пацифистский дух ликовал возможности оставить людей в живых.

Моя противоречивая сущность имела преимущества: вне зависимости от исхода боя, я всегда выиграю.

Снова Фелин предупредила о дополнительном отряде вражеских бойцов, прибывших на помощь товарищам.

Мы с Ляжкой всегда работаем в тандеме, а потому уже давно научились читать мысли друг друга.

– Буддист! Стоп прорыв! Держим позиции! – крикнула она ровно в тот момент, когда я понял, что мы достигли кульминации.

Фелин насчитала уже почти три сотни вражеских бойцов в холле, ее биоматематические модели прогнозировали скорый прорыв в нашей обороне, стрелками указывая на самые слабые места, а потому логично было перестать распространять боевую мощь на большую территорию, сосредоточив все свои силы на отвоеванном пятачке.

– Бодхи! Замкнуть ряды! – отдал я приказ и выбрал нужную тактику на планшете.

«Стоп: прорыв. Оборона… высчитываю агентов… Буддист: стоять на месте», – приказывала Фелин.

В то же время на дисплее каждого Падальщика мигали другие команды, которые Фелин избрала наиболее выгодными в конкретно данных условиях: Ляха сместилась влево, ее рядовые перегруппировались в более плотную стену, мои солдаты замыкали полукруг справа.

Мы продолжали выдавать настырные порции выстрелов в противников, пытаясь создать видимость того, что мы достаточно тупы, чтобы состязаться в силе с пятьюстами солдатами Крайслера.

14 января 2072 года. 08:30

Бриджит

Никто не желал отпускать нас так легко, они готовы были умереть ради Генерала и ради его сумасбродных идей! Мы тоже были готовы умереть ради своих идей, и разница была лишь в том, что наши идеи пытаются спасти все пятнадцать тысяч человек, живущих на Желяве, в то время как долбанная чернокожая Рапунцель сидела в недосягаемой башне и планировала учинить геноцид!

Едва мы опомнились после обвала, как в коридоре слева от нас появился отряд накаченных солдат с винтовками на плечах, и в нас тут же посыпались смертельные искры. Они прямо как голодные волки вцепились нам в …

Не успела я закончить мысль, как меня что-то внезапно повалило на пол. Да так молниеносно, что я уже только лежа сообразила, что произошло.

– Сопля! Какого хрена ты творишь?! – взревела я на лежащего на мне рядового.

– Не хочу умирать! Не хочу, чтоб Барахлюша растерзали наверху! – затараторил придурок, продолжая лежать на мне, пока остальные отстреливались от напавших бойцов.

Наконец я вспомнила брошенную ему перед заварушкой угрозу, которую он воспринял всерьез. Вот же идиот! Хотела бы я ему подзатыльник еще один вмазать, да вот только он меня с линии огня сбил.

– Винтовку в руки и пошел вперед! Долго будешь сиськи мои мять?!

Тощий Сопля тут же вскочил на колени, вжал приклад в плечо и зажал курок. Его менее поворотный близнец стоял к нему плечом к плечу, и вместе они эффективно укладывали одного врага за другим. Честно признаться, я гордилась собой за то, что рассмотрела в навозе из новобранцев талантливых ребят. Пусть с ветром в голове, но взгляни на Фунчозу и придешь к выводу, что тупоголовость не всегда означает бесполезность в бою. Сопля с Барахлюшем далеко пойдут. Если их не прикончат сегодня.

И тут как по заказу нас начали обстреливать с противоположной стороны. Вот же засада!

– Сзади! – крикнул кто-то.

«ВНИМАНИЕ: второй фронт…высчитываю схему…высчитываю агентов», – писала Фелин на дисплее.

Уже через секунду она распределила всех двадцать солдат в две группы, каждая защищала свою сторону. Пули свистели мимо, я прямо чувствовала жар разрезаемого воздуха. Фелин сообщила, что противников ровно столько, сколько нас – заварушка переходила в конкретное месиво. Уже мало, кто вспоминал слова Калеба о стремлении минимизировать количество жертв. Да он и сам уже о них забыл, стреляя по вражеским рукам и ногам, которые взрывались фонтанами крови.

Я чувствовала себя не совсем в своей стихии. Потому что я никогда в людей не стреляла, моя мишень – безмозглые кровожадные чудища, при взгляде на которых никогда не посетит сомнение, а можно ли отнять их жизнь. Нужно, черт возьми! Иначе они тебе глотку вспорют! Но сейчас же во мне проснулось какое-то внутреннее сопротивление собственным действиям, как если бы я совершала осквернение некоей святыни, покушаясь на жизни своих собратьев. Они ведь не монстры, меня не учили их убивать, мне претила мысль о том, что я могу отнять жизнь себе подобного. За последние сорок лет мы все превратились в одну семью и в переносном, и в буквальном смыслах, играя свадьбы и рожая детей. А теперь что?