Вот она, истина – или, во всяком случае, что-то близкое к ней. Хотя цвета потускнели, краска облупилась и фреска на первый взгляд представляла собой сплошное черное пятно на белом фоне, Варгус различил на ней фигуры, пировавшие за длинным столом. Двадцать восемь мужчин и женщин. Собрание, какое ни один смертный, кроме художника, не видел от начала времен. Мимолетный каприз одного самолюбия, которому другие потворствовали. Эта встреча никогда не повторится – некоторых ее участников уже нет в живых. Фреска изображала богатый пир: тяжелый стол был уставлен едой со всего мира. Зал озаряли свечи на столе и фонарь в руке маленького мальчика. Возле камина, следя за огнем, сидела девочка с лицом, измазанным сажей. Пламя омывало зал золотым сиянием и разгоняло тени до самых дальних углов, где маячили еще несколько лиц.

С тяжелым сердцем Варгус отвернулся от фрески. Не обращая внимания на золотые узоры, мраморные статуи и прочую безвкусную роскошь, он уставился на сгорбленную фигуру в первом ряду. Хотя человек за все это время не шелохнулся, Варгус не сомневался: его заметили.

Несмотря на поздний час, они были не одни – поодаль склонили головы в молитве еще несколько верующих. Не глядя на них, Варгус сел на скамью за спиной у человека в первом ряду. Молодой и слишком услужливый священник кинулся было навстречу, но Варгус метнул в него такой взгляд, что тот внезапно вспомнил о каком-то срочном деле и поспешил прочь.

– Помнишь ту ночь? – спросил Варгус. – Мы несколько дней пировали. Еды было столько, что стол трещал.

Сгорбленный человек распрямился и откинул с головы белый капюшон.

– Не люблю об этом вспоминать, – сказал Пресветлый Владыка.

– Столько всего случилось с тех пор, – продолжал Варгус. – Кое-что – чуть ли не вчера.

– Ты мне угрожаешь?

– Делюсь наблюдениями.

Владыка, ни разу не взглянув в его сторону, смотрел на идола себя самого, застывшего в благословляющем жесте.

– Зачем ты пришел?

– Сказать тебе, что война окончена. На западе еще неспокойно, но со временем все уляжется.

– Рад это слышать. Мне было очень тревожно наблюдать, как Тэйкон извратил мою веру и религию Всеблагой Матери. – Пресветлый Владыка поежился. – Спасибо за добрые вести.

Варгус выдержал долгую паузу и наконец произнес:

– Я знаю, что это был ты.

Пресветлый Владыка впервые повернулся к нему.

– О чем ты?

– Ты обучил Чернокнижника. Ты показал ему Искусства, которые люди забыли много веков назад. Грезохождение, например. И артефакт-паразит с той стороны Завесы – твоих рук дело.

– Что за нелепость? Зачем мне это?

Варгус пожал плечами.

– Молодость, невежество и алчность. Несмотря на всю свою силу, ты хочешь большего.

– Я с каждым днем становлюсь все могущественнее. Зачем мне рисковать и посвящать в тайны простого смертного?

– Это единственное, чего я не знаю.

– И у тебя есть доказательства? – усмехнулся Пресветлый Владыка.

– Артефакт уничтожен. Безумный король и Чернокнижник мертвы, да и вряд ли ты был настолько глуп, чтобы учить их напрямую.

– Я уважаю тебя, Варгус, но твои обвинения глубоко оскорбительны. Ты считаешь, что я вмешался в дела смертных, а это запрещено, как всем нам недавно напомнили.

Варгус, зарычав, подался вперед, однако Пресветлый Владыка не шевельнулся.

– Да, это запрещено, мальчишка, и наказание тебе не понравится.

– Вижу, ты очень любишь угрозы… Вряд ли тебе есть чем подкрепить их, – насмешливо произнес Владыка. Здесь, в самом центре своего культа, в стране, где почти все население составляли его последователи, он чувствовал себя в полной безопасности.

Однако его самоуверенность пошатнулась, когда на губах Варгуса заиграла ухмылка.

– Ты прав, – согласился тот, заставив Владыку еще больше нахмуриться. – Доказательств у меня нет, но это и не суд. Нет ни судьи, ни присяжных – только исполнение завещания.

– Ты не посмеешь.

– Правда? – Варгус с хладнокровным видом откинулся на спинку скамьи. – Что, по-твоему, случается с теми из нас, кто живет в одном теле слишком долго? Ты представляешь, как это влияет на разум?

– Не понимаю тебя, – сказал мальчишка.

– Ну, еще бы. Ты дитя, тебе нет и тысячи лет. Но Создатель – он был здесь почти с самого начала. За это время он стал могущественнее всех нас вместе взятых – и все же попал в ловушку собственного искалеченного тела. Его разум гнил заживо. Бывали и прояснения, но с каждым годом все реже.

Все свечи в храме дрогнули, как одна. Лицо мальчишки исказилось от ужасного прозрения.

– Это был ты, – прошептал Пресветлый Владыка.

– Он умолял меня, – хрипло сказал Варгус. – Жизнь стала для него невыносима. Он сам вложил мне в руку оружие.

Вся краска сбежала с лица Пресветлого Владыки, и оно стало одного цвета с его плащом.

– Но… с такой силой, как у него, он должен был вернуться.

– Он почти сразу родился заново – у бесплодной женщины, – однако прошло слишком мало времени. Его разум не успел оправиться. Он позвал меня с другого конца света, и я пришел на зов. Я задушил его в колыбели. Это повторялось снова и снова. Наконец, он родился целым, ибо он вечен. Он, но не ты.

– Пощады! – взмолился Пресветлый Владыка. Варгус понял его по-своему.

– Да, я пощадил его, когда убил первый раз. Тело погибло, и я развеял его сущность, а Лето разнесла его по всему свету.

– Сжалься, Плетельщик!

Варгус опять подался вперед, и Владыка отпрянул в страхе.

– Если ты еще раз сунешься в дела смертных, я тебя уничтожу. А потом найду младенца, в которого ты переродишься, и разобью тебе голову. Я буду убивать тебя снова и снова, пока твоя звезда не зайдет, а силы не угаснут. Ты останешься в Пустоте, глухой, слепой и немой, а потом превратишься в Ничто. Ты меня понял?

Пресветлый Владыка судорожно закивал.

– Я с тебя глаз не спущу, мальчишка.

Не дожидаясь, пока тот начнет оправдываться или умолять о пощаде, Варгус отвернулся и медленно вышел из церкви.

Откуда-то из темноты поманил голос, и вместе с ним пришло обещание тепла. Продираясь сквозь туман, Балфрусс чувствовал, как солнце согревает лицо. Просыпаться было так сложно!.. Казалось, он долго брел через трясину и наконец ухватился за настоящий мир.

Балфрусс сел в постели и обвел взглядом незнакомую комнату. Обстановка была простая – единственная кровать, таз и кресло, в котором дремал человек. Спальня больше напоминала тюремную камеру, прочная деревянная дверь усиливала первое впечатление. Из высокого окна падал солнечный свет. Судя по почти отвесным лучам, время шло к полудню.