Заколов волосы на макушке, она разделась и в сумраке наполнила таз для умывания едва теплой водой. Сжав губы, она намылила губку и стала оттирать себя с головы до ног. Каждое движение было точным и сдержанным. В уме, на лице, в ее сердце не было ничего, кроме решимости.

Она ополоснулась, вытерлась полотенцем, растирая кожу до красноты и покалывания. Она почистила ногти, хорошенько вычистила зубы порошком, подошла к чемодану матери и выбрала бледно-розовое платье с темно-розовой отделкой и подкладкой. Она расчесала волосы перед зеркалом и оставила их распущенными, так что они темно-рыжей завесой упали на ее плечи. «Словно я тоже собираюсь на обед с королем, — подумала она. — Вымою их позднее, — решила Винтер, — перед отъездом». Бог знает, когда ей представится возможность вымыть их еще раз.

Она пожалела о том, что на подбородке содрана кожа, а на руках виднеются яркие царапины. Пожалела о темнеющей на лбу шишке от удара о стену. Ей было жалко, что отец, глядя на нее через изысканно накрытый стол, увидит эти жестокие напоминания о реальности.

Винтер закрыла глаза и стиснула руки, губы ее дрожали. Потом она резко повернулась и прошла в гостиную.

Лоркан улыбнулся и галантно приподнялся, когда она вошла в комнату. Винтер подняла руку, милостиво разрешая не вставать. Лоркан вежливо поклонился и сел, как будто лишь ее вежливый жест помешал ему вскочить на ноги и отодвинуть для нее кресло.

«До чего же мы хорошие актеры», — подумала Винтер. Она оглядела стол и села на место, взяла салфетку и принюхалась со всем восхищением, на которое только была способна. «Смогу ли я проглотить хоть кусочек? О Господи, дай мне силы!»

— Какая красота, папа! — Она искренне улыбнулась, подняв глаза на отца. — Спасибо тебе! — Лоркан улыбнулся ей в ответ, и висевшее в воздухе напряжение чуть спало.

Они с аппетитом съели весь завтрак до последней крошки. Они вели легкую беседу о музыке и книгах. Лоркан снова рассказывал забавные случаи из своей юности. Все было так нежно и приятно, а время бежало быстро и незаметно.

Закончив еду, они еще посидели за столом, улыбаясь друг другу, а потом Винтер поднялась и убрала всю посуду, кроме кофейного сервиза. Она оставила ее на подносе за дверью зала, а потом, когда она вернулась в комнату, Лоркан отодвинулся от стола, повернув кресло боком, чтобы вытянуть свои длинные ноги. Он добавлял сливки и сахар в кофейные чашки, и тут Винтер увидела, что яркий солнечный свет уже золотит его волосы.

Девушка прижалась спиной к двери и взглянула на окна. Облачка плыли по бледно-голубому небу, сияя в ярком свете дня. Подбородок ее задрожал, она сжала зубы и вдавила ногти в ладони. «Ну же! — встряхнула она себя. — Перестань!» Ее тело послушно расслабилось. «Вот так».

Винтер разжала руки и спокойно стала гасить свечи. Воздух наполнился теплым запахом гаснущих фитилей, и Лоркан поднял взгляд, вдруг осознав, что она делает. Он покосился на окна, и глаза его недоверчиво расширились.

Подойдя к столу, Винтер положила руку на его широкое плечо и нагнулась, чтобы задуть последний огонек. Лоркан удержал ее за плечо.

— Эту оставь, милая. — Винтер подняла голову. — Не задувай. — Его голос дрожал, и он не отнимал руки.

Тогда Винтер оперлась на стол и опустила голову, вдруг лишившись последних сил. Они не глядели друг на друга. Лоркан крепко сжимал ее плечо, не отрывая глаз от пламени свечи. Потом он встряхнул головой и отвернулся.

— Я думал… — прошептал он. — Я думал, что мне хватит сил… пройтись в… — Он стиснул ее руку еще крепче.

За окном часы на башне пробили четвертую четверть. Осталось четыре часа. Лоркан отчаянно огляделся. Что они могут сказать друг другу? Что могут сделать?

Винтер опустилась на пол у ног отца и положила голову ему на колени. Она обняла его за талию, скользнув ладонями под расстегнутый камзол, и ухватилась за ткань рубашки. Лоркан положил свою большую руку на голову дочери и откинулся на спинку кресла, глядя в окно. Винтер тоже смотрела в окно, положив щеку ему на колено. Он гладил ее по голове. Они вместе следили за тем, как легкие облака плывут по утреннему небу, и не чувствовали, как идет время. Оно прошло в молчании, слишком быстро, и когда пробило четвертую четверть, они не пошевелились и не сказали ни слова.

Лоркан наклонился к дочери и поцеловал ее в щеку.

— Пора тебе собираться, девочка. — Она еще крепче вцепилась в его рубашку, обнимая отца за пояс. Он погладил ее по спине. — Ну, давай же, милая. Пора. Тебе так много надо успеть. — Винтер не пошевелилась, но отец мягко оттолкнул ее, так что она села и отпустила ее рубашку. Он отвел волосы от ее лица и моргнул. — Ступай.

Винтер проворно поднялась на ноги и ушла в свою комнату.

Большинство припасов ждали ее за дворцовой стеной. Марни постепенно собрала и упаковала их за последние несколько дней. Ее поджидал и конь, он якобы подцепил загадочную болезнь, отчего его пришлось отделить от драгоценных арабских лошадей Рази. Он будет ждать — в упряжи и со всей поклажей — в конюшне небольшой таверны в получасе ходьбы от дворца. Винтер оставалось упаковать только дорожный несессер, поясную сумку, смену одежды, чистые бинты, на случай месячных, и карты. Главное — карты. До вчерашнего вечера она не представляла себе, куда направляется. Слишком тяжело было разбираться с картами.

В гостиную она вернулась полностью преображенной. Она помыла волосы, туго заплела косу и спрятала ее в тугой ажурный чехол. Она надела бриджи, сапоги для верховой езды и куртку с длинными рукавами поверх рубашки. На ней была черная куртка Кристофера, за спиной висела широкополая соломенная шляпа. Записка Рази, спрятанная у сердца, шуршала при каждом вдохе, рядом с ней прятался медальон гильдии на скрытой под рубашкой цепочке. Все ее имущество, включая значки гильдии, было аккуратно сложено в дорожную сумку на спине, а также кармашки и кошельки, украшающие дорожный пояс. Винтер была снаряжена, вооружена и вовсе не готова отправляться в путь.

Лоркан посмотрел вверх и встретился с ней взглядом. Он не стал давать ей своих привычных напутствий: «В толчее следи за кошельком, девочка. Денег взяла достаточно? Не забыла порошок от живота? Спрячь кинжал так, чтобы его легко было достать…» Нет, он просто смотрел на нее большими безутешными глазами, стиснув ручки кресла так, что костяшки пальцев побелели. Дочь и отец глядели друг на друга в залитой солнцем комнате.

Часы пробили половину четверти, и их время кончилось.

Глаза Винтер затуманились, слезы выплеснулись и хлынули по щекам.

— Тебе пора, доченька.

Она покачала головой в ответ на его шепот.

— Нет… — Она закрыла глаза. — Нет!

«Нет!» Это уж точно. «Нет!» Она не может это сделать. Девушка стала возиться с застежкой сумки. Она не поедет! Она не может принести в жертву этого прекрасного человека и все, что они значат друг для друга, все, что он ей дал. Она не станет приносить все это в жертву политике. Она останется. Будь она проклята, если не останется. О чем она думала? Надо стать ему утешением и прибежищем, каким он был для нее. Она останется с ним до самого конца.