Она подвела меня к стене. В том месте, где я видела только стену, Узра опустилась на колени и без труда сняла с пола пару досок. Стал виден лаз. Взяв масляный светильник, Узра смело спустилась в темноту — словно крыса, привыкшая проходить сквозь стены. Я вдохнула поглубже и последовала за ней.

Преодолев примерно двадцать футов на четвереньках, мы оказались в комнате без окон. Узра подняла светильник, чтобы я увидела помещение: это было маленькое замкнутое пространство, часть комнаты прислуги, с крошечным камином и дверью. Я подошла к двери и подергала ее. Она была крепко заперта снаружи. Большую часть места в комнатке занимал огромный стол, уставленный бутылками и банками, заваленный грудами всякой всячины. У стены стоял комод, ящики которого были забиты разными мелочами — шкатулочками и склянками, горлышки которых были закрыты вощеной бумагой или заткнуты пробками. Под столом стояли корзины, в которых лежало все на свете — от сосновых шишек и веток до высушенных частей тушек различных зверьков. Между глиняными горшками на полке стояло несколько старинных книг в потрескавшихся переплетах. По краям стола на плошках стояли свечи.

Я сделала глубокий вдох. Комната таила в себе мириады запахов. Пахло специями и пылью, и еще чем-то — но чем, я не могла понять. Я стояла посередине комнаты и медленно поворачивалась на месте. Пожалуй, я сразу поняла, что представляет собой эта комната и что означает ее существование в доме, но мне не хотелось себе в этом признаваться.

Я взяла с полки одну из книг. Ее переплет был обтянут синим льном, на котором были от руки начертаны буквы и рисунки из символов. Осторожно переворачивая тяжелые листы, я увидела, что во всей книге нет ни одной печатной страницы. Все они были исписаны аккуратным почерком, кое-где были добавлены формулы и иллюстрации — к примеру, как правильно сохранить определенную часть растения, или рисунок с подробным изображением внутренних органов человека. Но все подписи сделаны на языке, который мне не был знаком. Рисунки были более понятны. Некоторые символы знакомы мне с детства, а некоторые я знала из книг, хранившихся в библиотеке Адера, — пентаграммы, всевидящее око и все прочее в этом роде. Книга была просто чудом, продуктом сотен часов кропотливого труда. От нее пахло годами тайн, секретов и интриг. Вне всяких сомнений, ее понимали другие люди, но для меня ее содержание оставалось загадкой.

Вторая книга оказалась еще более древней. Обложками ей служили деревянные прямоугольники, скрепленные кожаными шнурками. Страницы внутри обложки лежали свободно, они не были переплетены. Судя по всему, это был не цельный том, а собрание разрозненных записей, сделанных, похоже, рукой Адера — и вновь на не знакомом мне языке.

Узра нервно переступила с ноги на ногу. Звякнули крошечные колокольчики, подвешенные к цепочке на ее лодыжке. Ей было неприятно находиться в этой комнате, и я не могла ее винить. Адер не зря запирал свои владения снаружи: он не хотел, чтобы кто-то сюда случайно проник. Как только я поставила на полку вторую книгу, Узра схватила меня за руку. Она поднесла светильник ко мне и, увидев татуировку, о которой я успела забыть, взвыла, как раненая кошка.

Она подсунула мне под нос свою руку. У нее была точно такая же татуировка на таком же месте — чуть более крупная и сработанная несколько грубее. Похоже, рисунок делал мастер, не настолько искушенный в своем деле, как Тильда. Узра смотрела на меня обвиняюще, словно я сама себе сделала эту татуировку, однако я поняла, что она хотела мне сказать: Адер клеймил нас с ней одинаково. Значит, ко мне он относился так же, как к Узре.

Высоко подняв светильник, я еще раз внимательно обвела взглядом комнату, и вдруг мне на ум пришло описание помещения, которое я слышала из уст Адера. Описание комнаты в башне лекаря, где, как в тюрьме, прошла его юность. Эта комната могла быть нужна ему только по одной причине, только поэтому он спрятал ее в самом дальнем и недоступном уголке дома. Я поняла, зачем ему это помещение… и кровь похолодела у меня в жилах. Жуткая история плена, страшное служение жестокому колдуну… Но только теперь я гадала, с кем из двоих я была рядом уже три года, с кем из них я делила ложе и кому отдала жизнь человека, который значил для меня больше всего на свете. Адер хотел, чтобы его приспешники верили, что он — несчастный крестьянский мальчик, подвергшийся страшным издевательствам, а потом одержавший победу над жутким тираном и насладившийся местью. В то время как на самом деле этот красивый юноша был чудовищем из рассказа Адера, собирателем силы, отравителем жизней, способным перемещаться из тела в тело. Он оставил позади свою дряхлую оболочку, пожертвовал ее жителям деревни, чтобы те поверили в ее смерть, и в последнее мгновение переместился в тело юноши-цыгана. Эта ложь прекрасно сработала. Под ее прикрытием старик-колдун жил уже много лет.

Теперь я узнала истину, и передо мной встал вопрос: что делать? Подозревать Адера в обмане — прекрасно, но мне были нужны доказательства, чтобы хотя бы я сама убедилась в жуткой правде.

Узра потянула меня за рукав. Я выхватила листок из второй старинной книги и высыпала себе на ладонь немного измельченных сухих листьев из одной пыльной баночки. Наверняка за кражу меня ожидало страшное наказание — я ведь слышала от Адера, как его наказывал старик, как он дубасил его кочергой, завернутой в тряпку. И все же я должна была узнать правду.

Первым делом я отправилась к профессору Гарвардского колледжа, с которым познакомилась на одной из вечеринок Адера. Это было не просто вечернее чаепитие или салонная встреча интеллектуалов. Вечеринка, подчеркиваю, была особенная. Я разыскала кабинет профессора в Уэйдон-Холле, но он занимался со студентом. Увидев, что я ожидаю его в коридоре, профессор тут же отпустил студента, вышел и провел меня в свой кабинет, очаровательно улыбаясь — насколько очаровательно мог улыбаться старик с демонической физиономией. Наверное, он отчасти испугался, что я пришла его шантажировать, поскольку при нашей последней встрече он развлекался с юношей, который был младше его студентов. А может быть, он решил, что я принесла ему приглашение на очередную вечеринку.

— Моя милая, что привело вас ко мне? — осведомился профессор, похлопывая меня по руке. — Редко, редко меня балуют своими визитами прекрасные молодые дамы. А как поживает наш общий друг, граф? Надеюсь, он в добром здравии?

— В прекрасном, как всегда, — ответила я, не покривив душой.

— И чему я обязан столь приятным визитом? Быть может, вы пришли, чтобы пригласить меня в гости?

В его глазах засверкали огоньки неутоленной похоти. Видимо, его аппетит разыгрывался от постоянного лицезрения юных студентов.

— Я надеялась, что уговорю вас оказать мне услугу, — сказала я и вытащила из сумочки лист бумаги, вынутый из книги.

Сама бумага была очень странной — я прежде никогда такой не видела. Толстая, грубая, коричневая — как та, в которую заворачивает свои товары мясник. Будучи лишенной давления тяжелых обложек, бумага начала сворачиваться в рулон.

— Гм-м-м… — с искренним удивлением протянул профессор, но взял у меня бумагу, поднял на лоб очки и принялся разглядывать буквы и рисунки. — Откуда это у вас, милочка?